Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи

по баллистике без труда определит это.

Ладно.

Бертье заплатит!

А сбежал я потому, что иначе никак не смог бы доказать свою невиновность. И я докажу ее. Ведь только у меня есть факты, разоблачающие "Месть за полицию".

И я стану героем дня.

Все думают, что я виновен. Что я сознательно укокошил Брюна. И тех трех бандитов. И Мановича (тут и сомневаться не приходится)!

Ох и запутался же я!

Be damned![26]

Сильвия вышла из подъехавшей машины. Но перед тем как захлопнуть дверцу, она задержалась, переговариваясь с кем-то внутри. Нервные водители, ехавшие сзади, тут же загудели, как ненормальные. Сильвия заторопилась, побежала к двери под барабанящим дождем. Последняя улыбка, обращенная к водителю, — и она исчезла.

Расплатившись, я пошел следом за ней.

Сильвия!

Я с комфортом расселся на ее белом кожаном диване со стаканчиком виски в руке. Сильвия сидела напротив, серьезно глядя на меня. Мы даже не прикоснулись друг к другу. Я все рассказал ей. Она внимательно выслушала. Ничего не ответила. Не предложила мне остаться. А я не осмелился попросить об этом.

Сильвия налила себе еще виски.

Я обводил взглядом стены, книги, рядами стоявшие на полках.

Сильвия встала. Отбросила назад тяжелую копну волос. Потом посмотрела мне прямо в глаза.

— Надеюсь, все, что ты рассказал, — правда.

Я не ответил. Она подошла к книжным полкам, словно захотела выбрать себе книгу, потом обернулась ко мне.

— Хочешь остаться здесь?

Я поставил стакан на столик из черного дерева.

— Нет… я знаю, что это невозможно…

— Почему ты так думаешь? — Ее голос стал жестким. Она продолжала: — У тебя нет другого выхода, милый…

— Я не хочу впутывать тебя во всю эту мерзость. Сильвия невесело усмехнулась.

— Да я уже в нее впуталась, как тебе известно. Ну так вот: останешься здесь. Выходить никуда не будешь. Попробуем вместе разгрести эту помойку. Но ты не должен проявлять никакой личной инициативы. Все будем решать и делать только вдвоем. Хорошо?

"Никакой личной инициативы…" Сколько раз мне приходилось слышать эту фразу! Но из ее уст слышать её было неприятно. Однако возражать я не стал. Я безмерно радовался тому, что больше не чувствовал себя одиноким.

— Конечно, все, что ты делаешь, хорошо, Сильвия…

В ее взгляде промелькнула ирония. Она хотела что-то сказать, но сдержалась.

Дождь по-прежнему тренькал за окном. Было около пяти вечера, на улице почти стемнело.

Сильвия вышла "чего-нибудь купить", — так она объяснила.

Оставшись в одиночестве, я почувствовал себя совсем маленьким.

— Я тут как следует поразмыслила: всё против тебя.

Сильвия сидела выпрямившись на полотняном складном стуле. Мы наскоро перекусили какой-то колбасой, которую она принесла из магазина. Теперь Сильвия уже не выглядела такой жизнерадостной, как в предыдущие дни. Вид у нее был серьезный, строгий, жесткий.

Она повторила:

— Всё против тебя.

Я молча ждал продолжения. Теперь судьба моя зависела только от нее.

Наверное, Сильвия тоже это понимала: она уже больше не спрашивала моего мнения.

— Если Бертье сделает то, о чем он сказал Брюну, ты можешь приготовиться к любой, самой страшной подлости. Он навесит на тебя троих мертвецов, убийство консьержа, не говоря уж о Брюне…

Сильвия не глядела на меня. Можно было подумать, что она ищет решение сложной математической задачи.

Она поежилась.

— Твое поведение в последние дни также отяготит твою вину. То, что ты облаял Маршана за несколько часов до его гибели, твои едкие замечания о полицейском ремесле, о коллегах… Очень все это скверно.

Горько было слушать облеченные в чужие слова мои собственные мысли. И, однако, это помогало мне навести в них порядок. Одному Богу известно, как я в этом нуждался!.

Сильвия продолжала свой монолог:

— Ты ничем не можешь доказать виновность Бертье ни в одном из совершенных преступлений, так ведь?

Я кивнул.

— Н-да…

Не хватало еще, чтобы у нее опустились руки. Только не это!

— Я пойду позвоню, сиди здесь.

И Сильвия ушла в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Я встал, чтобы налить себе чего-нибудь выпить. В одной из бутылок оставался коньяк, я плеснул себе полстаканчика. И опять уселся, сложив руки на коленях, словно примерный школьник. Из спальни доносился приглушенный голос Сильвии. Я даже не пытался прислушиваться — таким усталым и опустошенным чувствовал себя. Не нужно забывать, что еще несколько часов назад в меня стреляли, а потом я сам убил человека… И мой упадок духа объяснялся не бесхарактерностью и не безволием. У меня были смягчающие обстоятельства.

Через несколько минут Сильвия вернулась в гостиную. Лицо ее было по-прежнему замкнутым. Она заметила, что я пью, но от упреков воздержалась. Просто не налила себе, и все.

— Сейчас к нам зайдет один приятель, — сказала она и включила телевизор.

Мы молча, ни разу не засмеявшись, посмотрели "Театрик Бувара". Потом она переключила на другую программу.

Пошли "Новости дня" со стандартным набором сообщений о пролитой крови и всяческих ужасах. Я пропустил это мимо ушей. У меня не было ни сил, ни желания сочувствовать другим.

Но когда диктор объявил, что в квартире одного полицейского обнаружен труп его собрата по профессии, меня это все же вогнало в шок. А ведь я был к этому готов. Наверное, они еще не раздобыли мою фотографию. И это меня слегка утешило, так как давало отсрочку хотя бы до завтрашнего дня.

Теперь боязнь моя превратилась в уверенность: в поиски активно включились все силы полиции и жандармерии.