Мы против вас - Фредрик Бакман

И пока тем летом шел дождь, Вильям качался, зло поглядывая в ютубовский ролик, в котором горели красные флаги его «Хед-Хоккея». Снова и снова. Он надеялся отыскать хоть какую-то зацепку, чтобы дознаться, что за трусливый крысеныш учинил сожжение флагов, и наконец кое-что разглядел: рука, державшая в ролике зажигалку, была маленькой, рука школьника из средних классов, а когда рукав свитера задрался над запястьем, открылось располосованное, расчесанное предплечье.

Вильям позвонил самым крупным парням из своей команды. Они купили сигареты и отправились на берег озера.

Когда солнце вернулось в Бьорнстад, берег озера снова заполонили подростки, которые делали вид, что не интересуются телами друг друга. Поначалу на берегу стоял счастливый гам, но вскоре от воды исподволь распространилась испуганная тишина. Двое парней залезли на дерево и повесили новые флаги «Хед-Хоккея». Потом между подстилками пошел Вильям Лит; возле каждого подходящего по возрасту мальчишки он останавливался и протягивал сигарету:

– Зажигалки не будет?

Никто не смотрел ему в глаза. Лит рывком хватал за руку каждого мальчишку и искал расчесы. Вильям и сам не знал, на что рассчитывает: кто бы осмелился признаться ему хоть в чем-то? Но он собирался, по крайней мере, припугнуть мальчишек. Чтобы они не провоцировали его команду. С каждым подростком, что мотал головой, глядя в песок, у него на сердце становилось чуть легче: каждый парень, который после сегодняшнего не посмеет курить все лето, повышал его самооценку.

И тут раздался тот самый щелчок. Раз, потом еще, потом короткое шипение, когда появился язычок пламени. И за спиной у Вильяма послышался напряженный голос:

– У меня есть зажигалка!

Пальцы у Лео не дрогнули. Рукав задрался. Полыхнули следы расчесов.

* * *

«Что… в каком смысле ты обо мне много чего знаешь?» – с трудом выговорил Петер. Ричард Тео ответил беззаботно, почти весело: «Я знаю, что «Бьорнстад-Хоккею» до банкротства три месяца максимум, даже если твой приятель Фрак продаст еще один свой магазин. И знаю, что тренер основной команды, Суне, болен».

Петер только рот раскрыл. В начале лета у Суне начались проблемы с сердцем: его нашла Адри Ович, дома на полу, когда он не пришел на очередное занятие недавно созданной конькобежной группы для девочек. Адри позвонила Петеру из больницы, но Суне попросил их обоих никому ничего не рассказывать. Это просто «легкая мерцалка», Суне не хотелось выглядеть «гребаным мучеником».

Оба, конечно, помалкивали, но Петер, честно сказать, – не только ради Суне, у него имелся и собственный интерес. Нового тренера не нанять без спонсоров и денег, без тренера он не сможет уговорить новых игроков подписать контракт, а без игроков уж точно не будет ни спонсоров, ни нового тренера.

«Я уже сказал, – с осторожным спокойствием констатировал Ричард Тео, – что знать, что происходит, – моя работа. У меня есть друзья в больнице. А еще я хочу быть твоим другом». Потом он спокойно и методично изложил Петеру свое предложение: чтобы перестроить фабрику, ее новым владельцам понадобятся политические гарантии. Тео может это устроить. Но владельцы также понимают, что им «понадобится одобрение местного населения». И Ричард Тео убедил их, что «ничто не поможет завоевать сердца здешних людей так, как хоккей».

Петер недоверчиво скривился, но сделал над собой усилие, и голос его не дрогнул: «Насколько я слышал, другие партии сотрудничать с тобой не хотят. С чего бы мне верить, что ты это все провернешь?» Тео беззаботно ответил: «Еще вчера у ледового дворца был большой неоплаченный счет за электричество. Если ты позвонишь и спросишь про этот счет, то узнаешь, что он оплачен. Как тебе такое доказательство?»

Петера охватило неприятное чувство. «Почему именно наш клуб? Почему ты не пошел в «Хед-Хоккей»?» Политик снова улыбнулся: «Бьорнстад» известен тем, что пашет как проклятый. И в том, что было двадцать лет назад, когда весь город поддерживал клуб, – есть символическая мощь. Как там у вас говорится? «Бьорнстад против всех»?

Петер, защищаясь, проворчал: «Мне казалось, ты не любишь хоккей». Тео поправил запонки и ответил: «Моя политическая позиция состоит и будет состоять в том, что деньги налогоплательщиков должны идти на здравоохранение и новые рабочие места, а не на спорт».

Петер почесал голову, стараясь не показать, что впечатлен, и с горечью констатировал: «Значит, деньги налогоплательщиков вложишь в фабрику, а новые владельцы в ответ проспонсируют хоккейный клуб. И ты таким образом станешь политиком, который сохранил и рабочие места, и хоккейную команду. И к тому же как бы сэкономил деньги налогоплательщиков… чтобы вложить их в здравоохранение… Господи. Да ты на следующих выборах всех победишь».

Тео сунул руки в карманы брюк, однако самодовольства на его лице не было. «Знаешь, Петер, у нас много общего. Только мы играем в разные игры. В моей мне надо победить на следующих выборах. А тебе, чтобы играть в твою, нужен клуб».

* * *

Восемнадцатилетний Вильям был, наверное, вдвое тяжелее двенадцатилетнего мальчишки, стоявшего перед ним. Но Лео не сдал назад. В его взгляде сквозило, что терять ему больше нечего.

На них смотрел весь берег, и, даже если бы Вильям не хотел избить до полусмерти мальчика на шесть лет младше себя, он не смог бы отступить. Его руки сомкнулись на горле Лео, чтобы этот засранец не дергался, но с мальчишкой что-то произошло: удушье вызвало панику, он инстинктивно открыл рот, когда ногти Вильяма вонзились ему в шею под подбородком, в горле странно заклокотало, глаза заслезились. Естественных реакций оставалось всего две: или в отчаянии схватить нападавшего за руки, или бить что есть сил снизу вверх.

Первый удар пришелся в воздух, но Лео яростно извернулся и вторым угодил Вильяму в ухо. Когда человек дерется впервые, он еще не в курсе, какая это дикая боль – когда тебя бьют в ухо. Вильям ослабил хватку – всего на полсекунды, но Лео их хватило. Всем своим весом он пробил Вильяму снизу в челюсть и услышал, как лязгнули зубы Вильяма. Наверняка парень прикусил язык, потому что, когда он бросился на Лео, изо рта у него брызгала кровь. Теперь все было кончено. Вильям был слишком крупным, чтобы у двенадцатилетнего мальчишки остался хоть какой-то шанс.

* * *

Петер снова покачал головой, на этот раз уже не так упрямо. «У нас с тобой нет ничего общего. Тебя интересует только власть». Политик рассмеялся – в первый раз за весь разговор: «Петер, тебе не кажется, что ты такой же политик, как я? Весной, когда твоя дочь заявила на Кевина Эрдаля в полицию за изнасилование и спонсоры попытались на голосовании выдавить тебя с поста спортивного директора, ты выиграл голосование, потому что эта… Группировка… встала на твою сторону. Верно?»