Мы против вас - Фредрик Бакман

– Говори, кто ты есть, когда играешь!

Мальчик робко кхекнул, взглянул на Амата из-под челки и прошептал:

– Я… это ты.

Из волос Амата сыпался гравий. Лифа наставил указательный палец ему в грудь:

– Пожалел себя, да?

– Ничего я не… – начал было Амат, но Лифа оборвал его и указал вниз, на его дом:

– Мы с Заком каждый долбаный день играли с тобой во дворе; ты что думаешь, мы с ним такой уж КАЙФ ловили? Небось Зак с гораздо бо́льшим удовольствием поиграл бы на компьютере!

– Да уж, с гораздо… – вставил Зак, и с его футболки посыпался мелкий сырный дождик.

Глаза Лифы горели.

– Мы играли с тобой каждый день, потому что видели твою суть, Амат. Чем ты можешь стать.

– У меня теперь даже нет КОМАНДЫ, я… – снова начал Амат, но Лифа его не слушал:

– Тихо! Отсюда тебе надо уйти. Знаешь почему? Потому что сдашься ты или нет – эти вот пацаны будут тебе подражать. Так что давай, мать твою, продолжай тренировки! Потому что, когда ты будешь играть в НХЛ и тележурналисты будут брать у тебя интервью, ты расскажешь, что ты отсюда. Что ты из Низины и кое-чего добился. Об этом узнает каждый наш дворовый шкет. И захочет быть как ты, а не как я.

Слезы капали у Лифы с подбородка, но он даже не пытался их вытереть.

– Эгоист сраный! Ты хоть понимаешь, что все остальные готовы отдать за твой талант?

У Амата дрожали руки. Лифа шагнул к нему и обнял, словно им снова было по восемь лет. Поцеловал в волосы и прошептал:

– Мы будем бегать с тобой. Если понадобится, любой здешний балбес будет бегать с тобой все лето.

Слова Лифы не были пустой болтовней. Лифа бегал с Аматом до тех пор, пока однажды ночью не рухнул на землю, а когда Амат на спине притащил его в город, бегать с ним начал Закариас. Когда выдохся Закариас, вместо него стали бегать другие. Два десятка балбесов, которые поклялись Амату не курить и не пить, пока он нуждается в товарищах по тренировке.

Через десять лет Амат станет хоккеистом-профессионалом, но никогда не забудет этих тренировок. Некоторые из его товарищей по пробежкам к тому времени умрут от пьянки или передоза, другие погибнут в поножовщине или перестрелке, иные сядут в тюрьму, а кое-кто просто махнет на себя рукой. Но иные пробьются к другой жизни, яркой и достойной. И все они однажды узнают, что когда-то летом бегали здесь не просто так. Однажды Амат будет отвечать по-английски на вопросы тележурналиста, и, когда репортер спросит его, откуда он родом, он ответит: «I’m from Низина». И балбесы поймут: он о них помнит.

У него не было команды. Зато они стали его армией.

Петер в одиночестве шел через Бьорнстад. Мимо блока в таунхаусе – квартиры, в которой потерял мать и уворачивался от отцовской скорби, мимо ледового дворца, в котором обрел дом, по берегу озера и через парковку, где нашел своих лучших друзей, Фрака и Хряка. Когда Петер подписал профессиональный контракт, они, перед его отбытием в Канаду, в последний раз сыграли теннисным мячиком на асфальте – как в детстве. Он тогда нервничал до ужаса, а друзья успокаивали: «Да ну! Хоккей – простая игра. Если убрать всю фигню, которую вокруг него нагородили, – трибуны, публику, таблицы и деньги – все просто. Один игрок – одна клюшка. Двое ворот. Две команды».

Конечно, все это вдолбил в них Суне, их тренер. К Суне они всегда отправлялись за советом – и жизненным, и хоккейным, тренер был им в большей мере отцом, чем их родные папаши. Туда-то Петер теперь и шел. Через свой город, к своему коучу, чтобы рассказать, что у него появился последний шанс спасти их клуб.

От болезни сердца старик похудел на несколько размеров, плечи поникли, футболка с медведем болталась, больше не натягиваясь на животе. У Суне не было ни жены, ни детей – состарившийся генерал, положивший всю жизнь лишь на свои хоккейные войска. «Когда он успел так постареть?» – подумал Петер; Суне, кажется, прочитал его мысли, потому что угрюмо усмехнулся в ответ:

– Да и ты больше не розан майский, имей в виду.

У ног старика радостно тявкал щенок, старик прикрикнул: «Веди себя как воспитанная собака! Или хоть сделай вид».

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Петер.

Суне отечески похлопал его по плечу и кивнул на мешки величиной с хоккейные ворота под глазами Петера:

– Примерно так же, как ты выглядишь. Чем тебе помочь?

И Петер рассказал ему все: что медведя на футболке Суне можно спасти, но только с помощью некоего могущественного спонсора, про которого он, Петер, ничего не знает, и некоего политика, которому не доверяет ни один человек. И только при условии, если он, Петер, сломает трибуны со стоячими местами и вышвырнет из ледового дворца Группировку. Тех людей, кто весной спас его от увольнения.

Суне выслушал. А потом сказал:

– Кофе будешь?

– Я пришел за советом, – нетерпеливо напомнил Петер.

Суне покачал головой:

– Ерунда. Когда я был твоим тренером и тебе назначали бить штрафной, ты всегда подъезжал к кабинке, чтобы все подумали, что ты спрашиваешь моего совета. Ты очень трогательно демонстрировал уважение своему старому тренеру, но мы-то с тобой оба знали, что ты уже все решил сам. Вот и сейчас ты уже все решил. Зайди, выпей кофе. На вкус отвратный, но крепкий.

Петер упрямо топтался в прихожей.

– Но даже если я СПАСУ клуб, то… тренировать команду, кроме тебя, будет некому!

Ответом ему послужил булькающий смех Суне. Чему он смеется, Петер понял лишь на кухне. Мужчины были не одни. Помимо них, на кухне находилось неизвестное лицо. Суне с довольным видом подмигнул.

– Знакомься: Элизабет Цаккель. Она звонила некоторое время назад, сказала, что приехала, чтобы занять мое место.

* * *

Мира Андерсон сидела на ступеньках маленького дома. Она ждала мужчину, который не придет. Мира помнила слова своей коллеги: «Мужчины! Знаешь, почему на них нельзя полагаться? Потому что они любят МУЖЧИН! Мира, никто так не любит мужчин, как МУЖЧИНЫ! Они даже спортивную игру не могут смотреть, если играют не МУЖЧИНЫ! Потные, хрипящие, дерутся с другими мужчинами, и чтобы на них с трибун смотрели десятки тысяч мужчин, вот что им нужно. Черт меня раздери, да скоро появятся порноролики, где будут только мужчины. Такое порно для гетеросексуальных мужчин, которых не то чтобы заводят мужики, а просто они не верят, что женщины способны сношаться на их уровне!»

Коллеге часто удавалось рассмешить Миру. Как-то на встрече с клиентами, когда один тип в костюме оглушительно чихнул, не сделав ни малейшей попытки прикрыть рот, коллега бросила: «Мужчины, что с них взять. Еще хорошо, что у вас месячных не бывает. Вы же неспособны утаить от публики никакие ваши выделения!»

Но сегодня она заставила Миру устыдиться. Все время, что они дружили, коллега твердила, что им вдвоем пора основать собственную фирму. Мира никогда особенно не возражала, считая идею лишь забавной мечтой, чем-то, чем можно хвалиться раз в квартал, под действием полканистры вина и стремительно нарастающей самоуверенности. Но сегодня коллега ворвалась в кабинет Миры с бумагой в руке: «Помещение освободилось!» Помещение, о котором они мечтали годами, куда Мира и ее коллега смогли бы без особых трудностей переманить кое-кого из самых крупных нынешних клиентов. Идеальное помещение.