Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин

– Почему вы так плохо думаете о девушках? Надо верить людям. Возьмите и напишите ей письмо, если у вас настоящие чувства, все наладится.

– Какие там чувства, – топил сам себя Борис. – Мы всего-то два вечера встречались, а затем меня в армию забрали.

– Значит, и ту девушку обманывали. Легкомысленный вы человек, а еще комсомолец! Стыдно таким быть.

На этом знакомство закончилось. Вера пошла по своим делам, раздосадованный Борис со злостью рассуждал: «Во, дылда принципиальная. На кой черт такая сдалась!» Вскоре его остановил патруль. Младший лейтенант долго проверял документы, а лопуховатые помощники моргали и переступали с ноги на ногу.

– Вот ты штрафник, а шляешься по улице, – строго сказал младший лейтенант.

– Я не штрафник. То есть бывший штрафник.

– Какая разница, бывший или настоящий. За что в штрафную роту попал?

– За самовольный уход из части.

– Дезертир, значит?

При этих словах помощники-лопухи перестали топтаться и взялись за ремни винтовок. Ходырев коротко рассказал свою историю, но младший лейтенант, не нюхавший пороха, ему не поверил. Тем временем собрались зеваки и стали громко переговариваться. Звучали несправедливые, обидные слова: «Дезертира поймали… воевать не хочет… вот гаденыш». Лишь одна женщина пожалела Ходырева и сказала: «Он дурачок еще, не понимает ничего. Вы его строго не наказывайте». Наверное, Бориса отвели бы в комендатуру, но невесть откуда появился старшина Глухов с каптером.

Держался он уверенно, хотя и сам в прошлом являлся штрафником. Младший лейтенант даже не догадался проверить у него или каптера документы. Старшина повел разговор с патрулем на равных, даже нахально и заявил, что забирает Ходырева.

– Он не в самоволке? – уточнил младший лейтенант.

– Нет. Отпустили размяться, а он без толку шатается. Балбес.

– Балбес, – согласился командир патруля. – Забирайте, некогда мне с ним возиться.

– Спасибо. Я его воспитаю.

Ходырев задохнулся от обиды. С вороватого старшины сняли приговор просто так, без особых заслуг. А Борис сходил в атаку, чудом выжил, затем участвовал в успешном рейде. А когда рота выходила из окружения, то вместе с покойным капитаном Митрохиным прикрывал отход. У него три убитых фрица на счету, вину свою искупил полностью. Все это он выложил Глухову. Тот лишь посмеивался.

– Не кипятись, пойдем лучше выпьем.

Борис выпивать не рвался, но и отказываться не стал. Пришли на местный базар, который оказался почти пуст. Торговали семечками и мелкой сухой рыбешкой, но Глухов прекрасно знал, что к чему. Коротко переговорил с девахой, лузгающей семечки, невесть откуда взялась темная бутылка и связка вполне приличной воблы.

Пристроились на углу прилавка, рядом с торговкой. Каптер, длинный, унылого вида парень, с отвисшей нижней губой, достал из вещмешка банку колбасного фарша, полбуханки хлеба. Самогон наливали в кружку. Торговка в плюшевом жакете не переставала грызть семечки и насмешливо поглядывала на служивых.

– Чего смотришь, красивая? – подмигнул ей Глухов. – Вали к нашему шалашу, гулять будем.

– С одной бутылки не разгуляешься.

– Неси вторую, деньги есть.

В протянутой руке старшины Ходырев разглядел несколько красных бумажек по десять червонцев, четыреста или пятьсот рублей, именно столько стоил самогон. Деваха подчинилась напору Глухова, достала еще бутылку. Не отказалась от протянутой кружки, выпила, а старшина протягивал ей на кончике трофейного немецкого ножа кусочек аппетитного колбасного фарша.

И деваха выглядела аппетитно. Лет двадцати или чуть старше, с румяными щеками и слегка подведенными глазами. Она расстегнула жакет, виднелась нарядная голубая блузка, а под ней – высокая грудь. Деваха совсем не напоминала принципиальную Веру у почты. Если кавалер ей понравится, то будет с ней весело, и пойдет все по полной программе без глупых слов о любви и дружбе. А Прокофий Глухов, возрастом за тридцать лет, считай старик, ей явно нравился. Поднес еще ломтик фарша и сладко спросил:

– Как же таких красавиц по имени кличут?

– Зина.

– Зиночка, значит. А меня Прокофий. Чудо-девушка! За такую выпить не грех.

Выпили. Причем Борису старшина налил небрежно, между делом, не предложив закусить. Вился вокруг Зины, которой понравился выкидной немецкий нож с ярко-красной рукояткой и цветным изображением улыбающейся девушки.

– Портрет немецкой гретхен. Она улыбается и не знает, что ее фрица насадили на штык в здешних чудесных местах.

– Ха-ха-ха. Я, пожалуй, приму этот ножик на память. А вы не женаты, Прокофий?

– Может, да, а может, нет. Какая разница? Я и снова жениться могу, положение позволяет. Ну-ка, выпьем за жениха и невесту.

Зина снова смеялась, принимала кружку и очередной кусок американской колбасы.

Борис опьянел от небольшой порции самогона на голодный желудок. Подступала злость. Этот яркий выкидной нож достался дружку Ване Межуеву, тот забрал его из кармана заколотого им немца. Затем ножик выпросил старшина Глухов, обещал дать за него фляжку водки, но так и не дал. Они хотели тогда выпить, очень уж тоскливо тянулись дни на чертовом холме возле поселка Деде-Ламин. И вот Вани Межуева нет, погиб в русле высохшей безымянной речки. Тем временем старшина развивал успех и командовал каптеру:

– А ну, доставай, что там у нас имеется.

Каптер, земляк Глухова, выложил на прилавок две банки тушенки и пачку сахара в синей обертке. Торговка поразилась такой щедрости, а к разгулявшемуся старшине подковылял на костыле инвалид без ноги.

– Что, выпить хочешь, браток? – спросил Глухов. – Сейчас налью. Зина, дай человеку закусить.

Протянул инвалиду кружку, а деваха подала на кончике ножа колбасу. Инвалид опрокинул содержимое, закусил и похвалил торговку:

– Богатого кавалера нашла Зинка. Не теряйся, таких нынче мало.

– А как же, дядя Игнат.

Кто действительно не терялся, так это старшина Прокофий Глухов. Он уже по-хозяйски обнимал Зину за плечи, отставил в сторону яловый сапог и, достав хорошие папиросы «Эпоха», угостил присутствующих.

– Ой, Проша, прямо в лицо дымишь, – отмахивалась торговка, забыв про свои семечки.

– Может, и ты, Зинуля, закуришь? Офицерские.

– Я не умею.

– Научу.

– Он тебя и не тому научит, – заливался подвыпивший инвалид Игнат.

– Я сама кого хочешь научу.

Судя по всему, дело у них было на мази. Старшина представил Зине своего помощника.

– Это Аркадий Сомов, мой друг.

– Приятное имя, Аркадий, – улыбалась Зина.

Заторможенный каптер еще больше отвесил губу, раскланялся. На сержанта Ходырева никто не обращал внимания. Ему наливали вместе с другими, но закуску не предлагали. Старшине, занятому любовной игрой, было не до того, сытый Аркадий не догадывался или жмотничал. Опустела вторая бутылка, инвалид курил одну за другой дармовые папиросы и хвалил по очереди то старшину, то Зину. Прокофий Глухов четко вел свою линию и предлагал продолжить застолье где-нибудь в уютном месте.