Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин

– Это я их бросаю.

Ходырев уже надел шинель, туго подпоясался ремнем, исподлобья глянул на девушку. Она была хороша, зеленые глаза смотрели невинно и насмешливо. Эх, зря так получилось, ведь можно было подружиться. Не везет ему сегодня.

– Прощайте, – сказал он. – Вряд ли увидимся, нас в тылу долго не держат. Не поминайте лихом сержанта Ходырева, он не самый плохой человек на свете.

Прощание получилось несколько картинным, однако последние слова тронули девушку. Она вспыхнула, хотела что-то сказать, но промолчала и отвернулась к окну. Никита набросил телогрейку и вышел проводить гостя. На дворе уже стемнело. Парень шел, припадая на ногу. Борис спросил:

– Ранили, что ли?

– Нет, еще перед войной с сеялки свалился. Переживал страшно, хромым в семнадцать лет стал, а сейчас ничего, привык. Мои ровесники все в первый год сгинули, а я вот живу. Ну, прощай.

– Прощай, – крепко пожал ему руку Борис.

И зашагал по темной улице. Слабо светились небольшие окна, сырой ветер дул с Волги. А в доме, на краю обрыва, мать выговаривала дочери:

– Нельзя так себя вести. Хороший парень, при должности, зачем отталкивать?

– Ты меня, мама, посватать решила?

– А почему бы и нет. Он из наших краев, неженатый, грамотный…

– Мелкий, чумазый, – продолжила Катя. – Хватит!

В середине октября дни короткие.

– Подъем! – дурным голосом орал дневальный, которому надоело скучать, пока все спали.

За окном стояла все та же непроглядная ночь. Строились повзводно на знакомом скотном дворе, уже почищенном, годным для физкультурных и строевых занятий. За подъемом следили лично капитан Елхов или его заместитель старший политрук Воронков. Недавно вышел приказ о введении единоначалия. Комиссары и политруки стали заместителями командиров частей. Капитан Елхов мгновенно подмял под себя Воронкова и не давал ему никакой власти. А ведь совсем недавно политрук рулил сам, подчиняясь лишь политотделу. Воронков по-прежнему любил улыбаться, ничем не показывая своего раздражения.

– Веселее, чего копаетесь, – покрикивал он, – Луговой, становись в строй, не стесняйся.

Бывший капитан Луговой, громоздкий, с заплывшим лицом и густыми усами, терпеть не мог утренней зарядки, а особенно километровой пробежки по степной дороге.

– В атаку разок и без подготовки сбегаю, – говорил он, – а дальше на танке воевать буду.

С первых дней Луговой делал все возможное, чтобы уклониться от будущей атаки. Пытался попасть в помощники к политруку, стать каптером или санитаром, но теплые места были уже заняты. Маневич не поставил его и в командиры отделения.

– Рыхловатый ты, вперед не побежишь, а мне людей поднимать надо.

После пробежки и зарядки следовала уборка казармы, затем завтрак. Повар приготовил перловую кашу, или шрапнель, как ее называли. Единственным достоинством в ней было то, что она горячая, ни жира, ни масла не ощущалось. Тем не менее ели с аппетитом. Затем следовал чай, сегодня он был сладким. Все удивлялись, но причину знал лишь Ходырев. После неудачной увольнительной он подошел к старшине и потребовал:

– Ты разберись со своими помощниками. Сахару граммов тридцать полагается, не меньше. Куда он девается, не знаешь?

Прокофий Глухов хорошо провел время с молодухой Зиной, сегодня вечером снова собирался к ней. Препятствий, кажется, не предвиделось. С новым командиром роты и политруком он ладил. Елхов хоть и не жаловал тыловиков, видел, что старшина мужик расторопный, умеет выбить положенное для роты довольствие.

В мелочи Степан Матвеевич не вникал, кроме того, любил выпить. Специально для него Глухов доставал водку. Воронков же по своей привычке предпочитал не вникать в сложные вещи, старшина подкармливал его, и этого было достаточно. Но у Глухова имелись враги: щепетильный особист Стрижак и лейтенант Маневич. Теперь лез не в свои дела сержант Ходырев.

– Я разберусь с сахаром, – спокойно ответил Глухов. – Кстати, мы получаем половинную норму, можешь проверить.

Последние слова помимо воли Глухова прозвучали как оправдание. Кто такой Ходырев, чтобы проверять старшину роты? Чай стал слаще, а третий взвод не получил теплые портянки. Первому и второму взводам выдали, а третьему и четвертому нет. Возможно, случайность. Старшина ездил на склад, но не сумел их выбить. Зато привез из рыбацкой артели две бочки каспийской селедки, чему обрадовалась вся рота. Елхов любил закусить водку ломтиком жирной селедки и хвалил хозяйственного старшину.

А Борис Ходырев вспоминал красивую Катю и ругал себя, что не смог нормально поговорить с девушкой. Обиделся ни за что, психанул, вот и получай. Старшина Глухов, хоть и старик, а умеет вести себя с женским полом. Однако вскоре Борису стало не до Кати. Он попал в очень щекотливую ситуацию и не знал, как из нее выбраться. Ходырев в очередной раз пожалел, что остался в штрафной роте.

Сержантов на должность командиров отделений подбирали обычно в запасном полку. Если на офицеров можно было надавить по служебной и партийной линии, то сержанты от предложений упорно отказывались. Они прекрасно понимали, для чего созданы штрафные роты, и не видели резона кидаться в самое пекло вместе со штрафными бойцами. Удавалось уговорить или заставить немногих сержантов. Большинство отнекивались, ссылаясь на разные причины, а самые решительные смеялись в лицо Воронкову, который занимался подбором кадров.

– Вы на нас не давите, товарищ старший политрук. Мы от фронта не отказываемся, но своих обормотов сами в бой ведите.

Воронков жаловался Елхову на несознательность сержантского состава. Капитан, не видя выхода, сумел уговорить нескольких бывших штрафников остаться в роте после снятия судимости. Эти люди сразу оказывались в двойственном положении. Вроде не штрафники, но постоянно находятся среди них, ночуют в одной казарме, едят из одного котла. Сверху требуют дисциплину, но опасно переступить грань. Будешь слишком придираться, можешь сгинуть в первой же атаке. Поди разберись, откуда прилетела пуля.

После занятий, жидких обеденных щей и все той же перловой каши люди отдыхали. Большинство легли поспать, находиться на улице под мелким накрапывающим дождем не хотелось. Уголовники играли в карты, от этой привычки отучить их было невозможно. Ходырев вышел наружу и рассеянно побрел вдоль ограды.

Настроение было паршивое. Вчера он получил два письма, обстоятельных и унылых. Мать была неграмотная, писала старшая сестра. После обязательных поклонов от всей родни она сообщила новости. От отца уже несколько месяцев не приходило вестей, он воевал на Кавказе и последнее письмо написал из эшелона месяца четыре назад. Судя по всему, пропал без вести.

Забрали в армию младшего брата Саньку, хотя ему недавно исполнилось лишь семнадцать лет. Учится в летном училище под городом Ахтубинском, рассказывает, что два раза в день дают сливочное масло, а недавно получили синюю форму. Учеба продлится до весны, а затем присвоят сержантское звание и на фронт.