Млечный путь № 2 2017 - Песах Амнуэль

и хорошо, что не прикасался к пультам – видимо, получил на этот счет твердые указания.

Думая о Панягине, Чедвик закончил обзор систем (все в норме) и сосредоточился на траекторных показателях. «Ника», похоже, совершила гравитационный маневр около Энигмы, но специалистом в навигации Чедвик не был и позвал Амартию, понимая, конечно, что вместе с ним проснется Луи. В последнее время они обычно просыпались вдвоем, и Чедвик ничего не мог с этим поделать. Луи не мешал, это главное. А поговорить с ним было интересно. Необычно, конечно, – будто разговариваешь с собой, не умея порой отличить собственную мысль от мысли собеседника. В молодости Чедвик любил играть сам с собой в шахматы и натренировался так, что перестал выигрывать – ни за белых не получалось, ни за черных. Игра не стала менее интересной, скорее наоборот, но спортивный азарт исчез, и Чедвик к игре охладел. Вообще к играм, как ни странно.

Разбудить Сена не так просто. В первый раз, когда Чедвик подумал, что хорошо бы посоветоваться с навигатором, Амартия проснулся сам. Возник в мыслях, как лисенок в курятнике – таким было ощущение: будто кто-то пытается кусаться и толкаться. Неприятно, но Чедвик осадил Амартию, сразу его узнав, а тот не думал проявлять агрессию: проснулся, чтобы помочь. Почувствовал – так он сказал, – что Чедвик сам не справится. И почти сразу проснулся Луи.

«Пожалуйста, – подумал Чедвик, – Луи, не делай лишних движений!»

Такое уже было – с появлением Луи у Гордона начинали мелко дрожать пальцы на обеих руках. Остановить тремор было невозможно – все трое пытались, но получалось только хуже, через минуту сотрясалось, будто в конвульсиях, все тело. Кто-то должен был уйти, кто-то, чье присутствие вызывало в мозгу Гордона спонтанную непросчитанную психологами реакцию. Но Луи был биологом и врачом – по идее, только он и мог понять происходившее. Работать, когда тело трясется, будто в эпилептическом припадке, было невозможно. Даже думать, говорить друг с другом толком не получалось.

Третий – лишний?

На тренировках ничего похожего не происходило. Полет и разрешили только после того, как медики пришли к единодушному выводу: субличности равновесны, смена сознаний не приводит к сбоям в динамике системы, никаких неконтролируемых движений или реакций организма не возникало. Во время тренировок субличности сменяли друг друга спонтанно, никогда не являлись вдвоем или, тем более, втроем. Почему же сейчас субличности преодолели барьер, который доктор Штраус называл «стенами вашей общей квартиры, где нет дверей между комнатами»?

Никто не предполагал, что управлять телом будет больше одной субличности, а тот единственный раз – при пролете мимо Энигмы, – когда запрограммировано было общее совещание, реакции тела многократно просчитывали на моделях, испытывали на реальных «больных» диссоциативным расстройством идентичности.

«Хорошо, – сказал Луи, – я осторожно».

Все трое молчали. Держали мысли при себе, но каждый знал, что здесь еще двое. Ощущение присутствия, знакомое каждому из обыденной жизни: когда ты вроде бы один в пустой комнате, но чувствуешь – нет, твердо уверен: рядом кто-то невидимый. Ни дыхания, ни тени, но – да, здесь.

Пальцы перестали дрожать, ладони смирно лежали на клавишах, отключенных сейчас от системы – можно было нажимать сколько угодно, хоть джигу играть. Чедвик поднял правую руку, Луи – левую, Амартия наблюдал из своего угла, он ощущал обе руки как свои, и ему странно было видеть, как пальцы двигаются будто сами по себе.

«Поговорим, – сказал, наконец, Чедвик. – Если опять начнется тремор, двое уходят сразу. Луи и Амартия».

«Принято», – произнесли оба, и пальцы вздрогнули. Все трое почувствовали, как зачесалось за левым ухом, Луи поднял руку и почесал, облегчение испытали все.

«У меня ощущение, – сказал Луи, – будто за мной наблюдает мой… мм… двойник. То есть я сам будто смотрю на себя со стороны. Раньше такого не было».

«Да, – подтвердил Амартия, – у меня тоже. Приятное чувство внутренней стабильности».

«Если бы это было физически возможно, – сказал Луи, – я решил бы, что со мной мысленно присутствует… присутствую я сам. Оставшийся на Земле».

«Я об этом подумал, – признался Амартия. – Но это невозможно, верно?»

«Невозможно, – согласился Луи. – Телепатии не существует. Видимо, мы наблюдаем фантомное удвоение мозговых сигналов. Почему именно здесь и сейчас… Не знаю. Если никто не против, можно провести кое-какие тесты».

«Потом, – вмешался Чедвик. – Давайте о главном. Где мы, куда движемся. И звезда… Это не Солнце, или я ошибаюсь?»

Чедвик заговорил вслух, вспоминая и мысленно выстраивая произошедшие события и произведенные действия. Мелькнула мысль: вспоминают ли Амартия и Луи то же самое? Мы смотрим глазами, но видим то, что показывает мозг после обработки и интерпретации. После вычленения лишнего, отсечения непонятного, добавления чего-то из памяти и чего-то из воображаемого. Глаза Гордона посылали в мозг одну и ту же информацию, и все равно каждая субличность могла видеть мир иначе, по-своему. Даже цифры и иконки. Другие цифры и другие иконки? На тренировках об этом речь не заходила, а спросить Чедвику не пришло в голову. В конце концов, он был специалистом по космическим аппаратам, а не психологом.

«Когда мы проходили мимо Энигмы, резко – практически мгновенно – гравитационное поле изменилось, перестав быть точечным. Для таких измерений аппаратура не приспособлена. Распределенное гравитационное поле наблюдают только при очень близком сближении с протяженным массивным телом. Так проводят гравиметрические исследования Земли со спутников. В общем…»

«Точка превратилась в планету», – не удержался Луи.

«Да… – протянул Чедвик. – “Ника” двигалась так, что должна была столкнуться с поверхностью. А прежде, возможно, влететь в атмосферу, о плотности которой не было никаких данных. Автоматика нас спасала и губила одновременно».

«Спасала и губила».

Кто это сказал? Амартия или Луи? Чужая мысль была подобна слабому дуновению ветерка.

«То есть, – мысль Амартии, – изменилось пространство, я верно понимаю? Черная дыра… ээ… превратилась в обычную планету? Такое вообще возможно? Ты можешь сказать: эта планета – здесь, или мы – там?»

Сформулировано предельно неточно, но предельно понятно.

«Вот что я скажу. Хотим мы того или нет, но мы – там. Эта звезда – не Солнце. Оценить расстояние невозможно, не зная линейного радиуса звезды, а размеры можно определить по спектральному типу, который я не знаю, а спросить не у кого. Хьюстон молчит, Алекс – тоже. В астрофизике никто нз нас толком не разбирается. По-моему, мы значительно дальше от этой звезды, чем были от Солнца, когда