Алекто. Сокровище морганов - Жюльетт Сапфо

вырвался из её груди. Опустив глаза, она едва слышно прибавила: - Остальное ты знаешь.

- Вы не рассказывали мне о своей несчастной любви, потому что не хотели причинять мне боль? – внимательно выслушав мать, сказала Алекто. – Значит ли это, что вы никогда не любили моего отца, храня верность Вальдульфу?

- Когда ты полюбишь по-настоящему, когда тот, кому ты отдашь своё сердце, станет для тебя единственным мужчиной на всю жизнь, ты всё поймёшь, Алекто, - не поднимая головы ответила графиня. – Ты поймёшь и не осудишь меня. Я не смогла полюбить Харибальда так, как любила Вальдульфа. Но я благодарна ему за тебя.

- Да, наверное, это можно понять, - согласилась Алекто, а в следующую минуту её мысли понеслись уже в другом направлении. – Но мне не даёт покоя некая тайна, которая связывала Мадобода и Мартину. И я думаю, эту тайну следует искать в Бруиден да Ре, в прошлом нашей семьи. Вот почему я хочу знать всю правду о нём: чтобы исправить, что возможно, а чего можно избежать – так избежать.

- Напрасно ты полагаешь, будто в прошлом Бруидена да Ре скрыта некая страшная тайна, - неожиданно холодно отозвалась графиня. И сжав губы, с решительным видом поднялась, как бы давая понять, что на этом разговор может быть закончен.

Алекто вскинула на неё пристальный взор.

- Я чувствую, вы что-то скрываете от меня, - упрекнула она мать.

И пообещав на прощание, что не успокоится до тех пор, пока не узнает всю историю Дома папоротников, девушка ушла.

Глава 16

Проводить даму Арогасту де Монфор в последний путь пришли немногие. Жители Раденна не знали её, им было нечего сказать о ней в прощальной речи и не за что воздать принятые по такому случаю почести. Душа убиенной Арогасты нашла прибежище на небесах, а её тело обрело вековечный приют на Раденне, в родовом склепе графов де Лармор.

Во время отпевания, которое проводил новый викарий, Преподобный Готфрид (это стало его первой службой в местном приходе), над гробом Арогасты стояли только Бертрада с Алекто и мэтр Хильден. Адвокат пребывал в полном смятении и даже казался чем-то сильно напуганным. За годы тяжбы между графиней де Лармор и её сёстрами Дориан Хильден стал настолько близок обоим семействам, что его можно было считать их родственником. Насильственная смерть одной из участниц тяжбы выбила почву из-под ног ловкого адвоката.

- Я уеду в Лютецию на первом же корабле, - шёпотом говорил мэтр Хильден, склоняясь к Бертраде, застывшей в скорбном молчании. – Я должен известить о несчастье вашу сестру, мадам Оригону... Простите, мадам, что говорю об этом в таком месте и в такое время, но ваш шанс выиграть тяжбу несколько увеличился вследствие выхода из неё одной из участниц. Позволю себе заметить, что из двух ваших сестёр именно мадам Арогаста являлась наиболее сильной партией. Мадам Оригона лишь следовала за ней: они как бы составляли пару, в которой одна была ведущей, а другая ведомой. Смею предположить, что, узнав о смерти сестры, мадам Оригона сложит оружие...

- Вы говорите глупости, мэтр, - тихим голосом ответила Бертрада, не поворачивая головы. – Если Оригона откажется от своей доли, она обречёт себя на верную гибель. Я скорблю об утрате одной своей сестры, но вы же не думаете, что я желаю потерять и другую? Когда встретитесь с мадам Оригоной, передайте ей, что я готова предоставить ей кров в Бруиден да Ре до конца её дней.

Адвокат мотнул головой:

- Вряд ли она согласится принять ваше приглашение. Насколько мне известно, ваш фамильный дом в Лютеции для неё дорог так же, как вам дорог Бруиден да Ре.

- В таком случае, мне больше нечего ей предложить, - холодно отозвалась Бертрада. – Мы продолжим тяжбу...

Алекто, стоявшая рядом с матерью, слышала её разговор с адвокатом. Конечно же, её беспокоила участь тёти Оригоны, которая теперь, после смерти своей старшей сестры, осталась в полном одиночестве. Но более девушку волновало другое: кто и за что убил тётю Арогасту?

Алекто не верила, что нож в спину бедной женщине мог вонзить Обер Видаль; она чувствовала, что менестрель не виновен, но у неё пока не было никаких доказательств его непричастности к этому убийству. Если бы она нашла записку, которую Обер получил вместе с маской, то, сравнив почерк, смогла бы узнать, было ли ему назначено свидание тем же человеком, что и ей. Иначе говоря, если бы выяснилось, что мадам Арогаста добивалась встречи с менестрелем в том же месте и в тот же час, то следовало бы искать связь между Обером, Бертрадой и самой Алекто. И тогда снова всё сошлось бы на Бруиден да Ре: ведь менестрель выбрал Дом папоротников своим временным убежищем. И снова возникал вопрос: для чего, с какой целью Обер Видаль стремился попасть в имение графини де Лармор и её дочери?

Нужно добиться у маркграфа разрешения повидаться с Обером, - сказала себе Алекто, чувствуя, что не в силах справиться с этой головоломкой в одиночку.

В то время, как Алекто, погружённая в размышления, стояла на месте, служба подошла к концу и малолюдная похоронная процессия двинулась к выходу из церкви.

Алекто не пошла к усыпальнице – ноги сами привели её к уже знакомой погребальной стеле, украшенной золочёной росписью и строгими готическими буквами: «Любимая, покойся с миром». Ни имён, ни дат...

«Вероятно, когда-то здесь было имя, но кто-то стесал его и вместо него высек слово «любимая», - думала Алекто, склонившись над стелой и разглядывая надпись.

Вдруг вспомнились слова Мартины: «Вряд ли кто-то знает наверняка,чейпрах лежит здесь, под этой каменной плитой»... И откуда-то появилась уверенность, что сама Мартиназналаэто. Вдова пекаря хранила тайны, которые унесла с собой в могилу; она хранила их долгие годы и все эти годы боялась чего-то... Или кого-то? Она говорила, что лихая доля настигла Мадобода через много лет, и сама готовилась к чему-то страшному и неизбежному. Был некто, чьей воле она подчинялась, кого боялась ослушаться: «Онуговорил меня подождать ещё немного. Только зачем же я поверила, если знала, чтоонснова обманет?»

- Если бы только я смогла разглядеть позднего гостя Мартины! – с досадой воскликнула Алекто, вспомнив тень, которая мелькнула перед ней и растворилась в темноте. – Может, это и был тот, кого она боялась? Не зря же она не пожелала говорить о нём со