Митридат против Римских легионов. Это наша война - Михаил Елисеев

Но до победы Сулле было еще далеко, прикрывшись большими щитами, шли, выставив копья, в атаку понтийские гоплиты. Азиатские лучники поражали римлян стрелами, и те снопами валились с гребня стены, а метатели дротиков и пращники засыпали врагов градом камней и копий. Архелай лично возглавил наступление и ободренные мужеством своего стратега воины Митридата яростно навалились на врага. Рубились на стене, в проломах, у ворот и легионеры не выдержали — сначала по одному, а потом целыми десятками они начали выходить из боя, отбиваясь от наседавших врагов. Видя, какие большие потери несет его армия, понимая, что еще немного, и войска могут обратиться в бегство, проконсул велел трубить отход. Прикрываясь от стрел, легионеры медленно уходили от стен Пирея, раненых выносили на руках, закрывая их щитами от понтийских стрелков. Это была крупная неудача Суллы, обе стороны это прекрасно понимали, и, пока римляне зализывали свои раны, по приказу Архелая началось восстановление разрушенных укреплений. Но понтийцы не только восстанавливали старые, внутри главных стен были построены новые, в виде полумесяца, которые позволяли поражать врага метательными снарядами с трех сторон. И потому, когда легионы Суллы оправились от своей неудачи и полководец снова послал их в атаку, Архелай просто отвел своих бойцов на вторую линию обороны, заманив неприятеля в ловушку. Римляне оказались в узком пространстве, где не могли развернуть свои ряды. Они сгрудились плотной массой, давили друг друга, цепляли щитами и копьями. Встав во весь рост на укреплениях, лучники Архелая выбивали легионеров стрелами, пращники поражали их камнями и свинцовыми ядрами, а горцы метали в атакующих дротики. Воинов Суллы расстреливали с флангов и фронта, они один за другим падали на землю, убиваемые с трех сторон, будучи сами не в силах поразить врага. И римский полководец не выдержал, желая спасти свои легионы от гибели, он велел отступать им из Пирея и возвращаться в лагерь. Это было настоящее поражение и причем поражение довольно серьезное, после него проконсул отказался от попыток захватить Пирей штурмом и вообще от активных действий. Он просто перешел к вялотекущей осаде, объявив, что намерен голодом заставить Архелая сдаться. Ввиду полного господства флота Митридата на море, подобное заявление прозвучало несусветной глупостью, но Суллу это уже не заботило — ему надо было как-то объяснить своим людям бездействие их командующего. Что же касается Архелая, то он мог бы торжествовать, но стратег прекрасно понимал, что Афины по-прежнему являются его слабым местом и помочь им он не в силах, — понтийская армия все еще не подошла из Македонии.

* * *

Все произошло быстро и неожиданно, а виной оказался человеческий фактор — как и в большинстве подобных случаев. Плутарх в своем сочинении «О болтливости» так описывает произошедшие события: «Но афинские старики как-то разболтались в цирюльне, что вот, дескать, Гептахалк не охраняется и как бы, мол, с той стороны не захватили город, а лазутчики, услышав это, донесли Сулле». В биографии Суллы, Плутарх тоже не проходит мимо этого знаменательного события: «Тогда-то, как передают, и донес кто-то Сулле о подслушанном в Керамике разговоре: старики беседовали между собой и бранили тирана, который не охраняет подступы к стене у Гептахалка, в том единственном месте, где враги могут легко через нее перебраться». Дело в том, что Гептахалк — это проход в городской стене Афин, неподалеку от Пирейских ворот, а вот почему он не охранялся, это уже вопрос к Аристиону. Хотя, с другой стороны, философ был сугубо штатским человеком и о военном деле явно имел довольно смутное понятие, скорее всего в этом были виноваты другие люди, которые непосредственно отвечали за оборону города. Но как бы там ни было, а римский командующий решил воспользоваться таким подарком судьбы и, презрев все опасности, лично отправился ночью в разведку. Тщательно облазив место предполагаемой атаки и внимательно осмотрев местность, Сулла решил рискнуть и нанести здесь решительный удар, понимая, что в случае неудачи последствия для него лично, да и всей армии будут катастрофическими.

Поэтому к решительному приступу Луций Корнелий готовился особенно тщательно, а когда все было готово, дал сигнал к атаке. Тысячи римлян пошли вперед, одни приставили лестницы к укреплениям и стали карабкаться наверх, другие стали подкапывать стены. Судя по описаниям источников, упорного сопротивления легионеры на этом участке действительно не встретили, потому что защитников было очень мало, да и истощены они были до последней степени — римляне перевалили через гребень стены и хлынули в беззащитный город. А часть солдат осталась на месте и начала торопливо срывать до основания стену между Пирейскими и Священными воротами, поскольку через этот пролом проконсул должен был торжественно вступить в город.

В ночь на 1 марта 86 г. до н. э. завоеватель вступил в поверженные Афины: «грозный, под рев бесчисленных труб и рогов, под победные клики и улюлюканье солдат, которые, получив от Суллы позволение грабить и убивать, с обнаженными мечами носились по узким улицам. Убитых не считали, и вплоть до сего дня лишь по огромному пространству, залитому тогда кровью, судят об их множестве. Ведь, не говоря уже о тех, кто погиб в других частях города, только резня вокруг Площади обагрила кровью весь Керамик по самые Двойные ворота, а многие говорят, что кровь вытекла за ворота и затопила пригород. Но сколь ни велико было число людей, погибших насильственной смертью, не меньше было и тех, что покончили с собой, скорбя об участи родного города, который, как они думали, ожидало разрушение» (Плутарх). О том беспределе, который творили озверевшие победители, рассказывает и Аппиан; становится просто жутко, когда читаешь эти свидетельства. «Сулла ворвался в город, и в Афинах началось ужасное и безжалостное избиение. Ни бежать они не могли вследствие истощения, ни пощады не оказывалось ни детям, ни женщинам — Сулла приказал всех попадавшихся на пути избивать в гневе на их поспешный и нелепый переход на сторону варваров и раздраженный их неумеренными оскорблениями. Очень многие, услышав об этом приказе, сами бросались к убийцам, чтобы они скорее выполнили свое дело». Вот оно — истинное лицо римских завоевателей, вот что они несли побежденным народам, которые хотели просто жить по своим законам и обычаям, а не подчиняться грубой воле политиканов из курии на берегах Тибра. Город захлебнулся в собственной крови, и тяжелые сандалии легионеров растоптали остатки греческой свободы. А учитывая маниакальное стремление консула овладеть Афинами любой ценой, можно представить, как он повел себя, когда это произошло, — свирепость и жестокость Суллы были общеизвестны. Пламя бушевало над Афинами, тысячи людей бежали от огня, и тогда римский командующий распорядился тушить пожар, не потому, что хотел спасти город, а потому, что в огне могла сгореть и желанная военная добыча: «Сулле удалось остановить пожар города, но зато он отдал его на разграбление войску » (Аппиан). Все как всегда — Карфаген и Коринф, Сиракузы и Амбракия, десятки и сотни других, более мелких городков, а теперь вот и Афины. Город Тезея и Солона, Фемистокла и Перикла пал под ударами варваров с Запада и был полностью разграблен. Хорошо, что еще с землей не сровняли, и мы до сих пор можем любоваться наследием великой греческой культуры. А ведь могли и сровнять, да еще плугом провести и солью посыпать, это у них в порядке вещей было.