Происхождение языка. Факты, исследования, гипотезы - Светлана Анатольевна Бурлак

а особого типа организация общественного питания (или комната, предназначенная для того, чтобы в ней обедать).

Есть и такая точка зрения, что у каждой лексемы есть свой основной представитель (например, для существительных это форма именительного падежа единственного числа), и все ее формы в мозге связываются с этим основным «входом» сильнее, чем между собой (не очень ясно, как выбирается «основная» форма — вряд ли она обязана совпадать с той, которую принято указывать в словарях, выполненных в европейской традиции; возможно, для разных слов — даже одной части речи — «основные» формы будут различаться, например в зависимости от частоты встречаемости).

Вероятно, во всех этих представлениях есть какая-то доля истины, но какая конкретно, покажет будущее. Предпринимались попытки выявить в мозге «детектор грамматической правильности»{244} (по крайней мере, при обработке выражений с грамматическими нарушениями можно наблюдать активацию дополнительных участков мозга).

Огромное значение для понимания механизмов происхождения языка имеет обнаружение Марко Якобони, Джакомо Риццолатти и их коллегами в мозге обезьян (а потом и людей) так называемых зеркальных нейронов{245}. Эти нейроны участвуют в координировании движений руки при помощи зрения, а кроме того, возбуждаются, когда обезьяна или человек видит какие-либо манипуляции другого (не отдельные движения, а именно сами действия, имеющие определенную цель, причем с учетом ситуативного контекста) и даже при появлении в поле зрения предметов, с которыми может быть произведено соответствующее действие{246}. У человека зеркальные системы есть во многих отделах мозга, они активируются в том числе «при предвидении действия, сопереживании эмоций или воспоминании о них»{247}. Есть зеркальные нейроны и в зоне Брока{248}. Тем самым эта зона тоже оказывается вовлечена в визуальное распознавание сложных цепочек двигательной активности{249}.

По-видимому, зеркальные системы сыграли важную роль в формировании поведенческого подражания, что впоследствии помогло сформироваться звуковому подражанию{250}, необходимому для возникновения человеческого языка (см. ниже), но звукоподражанием роль этих систем не ограничивается. Так, «только у человека имеется „комплексное подражание“, способность воспроизводить цепочки поведенческих актов и усматривать в новых действиях, виденных всего пару раз, варианты действий уже известных»{251}. Такое «комплексное подражание» необходимо не только при усвоении слов — сложных цепочек артикуляторных движений. Не менее важно оно для того, чтобы обобщать грамматические (в особенности синтаксические) правила с первых нескольких предъявлений. Стадии развития подражания как базис для становления языка выделены в работе Майкла Арбиба{252}.

Была обнаружена в мозге и система, обеспечивающая столь важный для лингвистов элемент языка, как различие между именем и глаголом, или, точнее, между именной группой и предложением{253}. Первая соотносит языковые выражения с объектами реальной действительности (в прототипическом случае это дискретные, стабильные во времени объекты), второе — с теми или иными ситуациями, т. е. с теми положениями вещей, которые подвержены изменению во времени.

Дело в том, что в мозге существует два канала обработки визуальной информации — вентральный и дорсальный. Это было первоначально показано на макаках{255}, но, по-видимому, у человека зрительное распознавание устроено сходным образом, что подтверждают исследования саккадных[30] движений глаз{256}. Оба эти канала начинаются в первичной зрительной коре (поле V1) и не бывают активированы один без другого{257}, но функции их различны. Вентральный канал обеспечивает так называемое предметное зрение — способность узнавать зрительные объекты, определять их тождество и различие. Дорсальный же канал участвует в формировании так называемого пространственного зрения — в распознавании пространственных соотношений и движений (при этом вентральный канал почти исключительно визуальный, а дорсальный задействует и другие чувства — слух, чувство равновесия, ощущение собственного тела). Соответственно, синтаксическое противопоставление именной группы и предложения оказывается просто языковым отражением разницы между воспринимаемым объектом и воспринимаемым событием[31].

И это не единственное сходство способов обработки языковой и неязыковой информации в мозге. Так, и для понимания языковых выражений, и для распознавания зрительных стимулов важен контекст. На рис. 2.10а мы видим небольшой черный кружок (или даже просто точку), но на соседнем изображении тот же самый кружок воспринимается как глаз. Чтобы можно было увидеть на рисунке глаз «вне контекста», надо нарисовать его с гораздо бо́льшим числом подробностей.

Точно так же мы распознаем, например, звуки речи. Во-первых, от звука к звуку в потоке речи имеются вполне акустически заметные переходы (их достаточно хорошо бывает видно на сонограмме). Эксперименты показывают, что иногда звук в звукосочетании может быть «распознан», даже если его вообще искусственно убрать и оставить только переходы к нему от соседних звуков{258}. Во-вторых, звуки речи встречаются — если не брать экспериментов — в словах, а «информация, достаточная для опознания слова по звуковому облику, включает в себя его общую длину, просодический контур, несколько гласных и согласных звуков, следующих друг за другом в определенном порядке»{260}. Кроме того, слова употребляются в высказываниях, а высказывания — в тех или иных жизненных ситуациях, тем самым количество «контекста» (как языкового, так и внеязыкового) увеличивается. Как пишут фонологи Сандро Васильевич Кодзасов и Ольга Федоровна Кривнова, «слушающий, скорее всего, не осуществляет прямой перцептивной сегментации речевого сигнала на отрезки фонемной протяженности. Его деятельность связана со сложной интерпретацией физических данных, окончательное представление о которых в виде звуковой цепочки опосредовано не только акустической информацией, но и звуковой системой языка, словарными знаниями, контекстом, владением письменной речью и т. д.»{261} Это хорошо соотносится с организацией поведения вообще: как показал В. Б. Швырков{262}, нейронные корреляты даже самых элементарных физиологических процессов определяются тем, в систему какого поведения они вписаны, так что активность нейронов оказывается связана не только с предъявляемым стимулом, но и с общим контекстом — как ситуации в целом, так и привычного организму ответа на подобные ситуации.

Краспознаванию звуков речи может подключаться даже зрительный анализатор, чему свидетельством известный эффект Мак-Гурка (названный так по имени Гарри Мак-Гурка, американского психолога, описавшего его в 1976 г. вместе с Джоном Мак-Дональдом): если дать человеку прослушать слог ba и при этом показать ему губы, произносящие ga, он, автоматически сделав соответствующую поправку, воспримет услышанное как слог da{263} (разомкнутые губы не могли произносить b, а шум на тех частотах, которые характерны для b, можно с некоторой натяжкой принять за d, но никак не за g). Все это позволяет людям понимать