Русские качели: из огня да в полымя - Николай Васильевич Сенчев

занимаются таким промыслом? И разве их доходы нетрудовые? И летуны разные бывают. Человек часто меняет работу по разным причинам. И назвать его паразитом язык не поворачивается…

Кондаков, многоопытный прожженный газетчик, только усмехнулся. Конечно, сказал он, нам выставляют для битья ложные цели. Но с этим надо мириться, выше головы не прыгнешь. Отбарабаним эту тему, наверху придумают что-нибудь новенькое или возвратят старенькое. Вот увидишь, ещё придется вновь писать о социалистическом соревновании — как двигателе производственного прогресса.

Серию статей мы подготовили. Их печатали подряд из номера в номер. Валерий Павлович показал себя виртуозом слова. Чувствовались в нем многолетняя школа журналистики, сильный характер архангелогородца. Родом с русского Севера, он был физически крепким человеком, немного циничным и упорным. Но вот упорства, чтобы покончить со своей застарелой русской болезнью, ему почему-то не хватало. И эту болезнь он приобрёл будучи собкором «Комсомольской правды» в Болгарии. В холле корпункта в Софии прямо у входа стояла большая дубовая бочка, всегда наполненная болгарскими «братушками» молодым виноградным вином.

Командировка Валерия Кондакова заканчивалась и я, не зная ещё о его слабости, предложил посидеть в последний вечерок за бутылкой коньяка. В общем, он с моей помощью «наступил на пробку» и ушел в запой. Чувствуя себя виновным, стал всеми способами выводить его из сумрачного состояния. Только дня через три смог усадить его на самолет, уговорив девушек на регистрации не обращать внимания на слегка нетрезвого пассажира.

Я не стал бы вспоминать этот эпизод, связанный с таким незаурядным талантливым журналистом. Но спустя какое-то время, когда в стране развернулась несусветная кампания за трезвый образ жизни, в «Советской России» появились антиалкогольные статьи Валерия Кондакова. Они были написаны блестяще, с горькой болью за исковерканные людские судьбы, разрушенные семьи, за весь тот разор и позор, которые несёт в общество алкоголь.

В редакции, как я понял, такие статьи Валерия Павловича восприняли хорошо, но с легкой ироничной оговоркой: ему ли не знать пагубность алкоголизма! Редкий случай, когда журналист свои нравственные заблуждения, физические страдания смело выставляет на суд людской, не думая о своем имидже. В начале девяностых Валерий Павлович системно, упорно высвечивал на страницах «Советской России» и «Рабочей трибуны» зарождавшиеся гнезда мафии, уже тянувшейся к рычагам государственного управления. Он умер от сердечного приступа…

Новосибирск стал для меня своего рода тестом на выносливость. Сменивший М.Ф. Ненашева на посту главного редактора Валентин Иванович Чикин ещё выше поднял творческую планку для собкоров. В те годы, пожалуй, только в «Советской России» собкоровские публикации определяли в целом тональность каждого номера, несли из российской глубинки настоящие, а не мнимые веяния перемен, отражали настроения людей. И днем, и ночью из редакции сыпались телефонные или телетайпные поручения.

Однажды уже к ночи позвонил редактор газеты по отделу сельского хозяйства и попросил подготовить в ближайший номер выступление сибирского комбайнера, принявшего участие во встрече генсека М.С. Горбачева с ветеранами — героями труда. О прошедшей встрече я знал в общих чертах. Горбачев, вбрасывающий в общество лозунг за лозунгом, вдруг пришел к пониманию, что застойную экономику оживит трудовой энтузиазм, дух стахановского движения. Вот об этом и шла речь на встрече генсека с передовиками производства, трудовыми подвижниками. Теперь, после этой встречи, пришла очередь пропагандистской раскрутки этой темы.

Выступление комбайнера, участника той встречи, нужно было отстучать к завтрашнему утру. А на дворе уже ночь. Разница во времени с Москвой четыре часа. Напоминаю об этом редактору отдела. А вы сядьте на вертолет, советует он, слетайте к нему, то есть к комбайнеру, побеседуйте и помогите ему написать его выступление. В общем, сказал редактор, жду текст в номер.

От этих слов мне стало тоскливо. Но делать нечего, поручение надо исполнять. Ближе к полуночи звоню на домашний телефон первого секретаря сельского райкома партии. Объясняю, что к чему. На моё счастье, первый секретарь, которого я поднял с постели, оказался человеком понимающим и с юмором. Он мне подробно, в деталях, рассказал о самом комбайнере, его характере, его взглядах на жизнь. Мне оставалось только сесть за стол и изложить выступление комбайнера, которого районный секретарь обещал предупредить…

Рассказываю об этом исключительно только потому, чтобы показать, какая случалась профанация в журналистской работе той поры. «Заавторство», в принципе, нормальное дело. Помочь человеку облечь свои мысли в удобоваримую для публикации форму было обязанностью штатного работника редакции. А чтобы журналист не отлынивал от этой обязанности, с давних пор ввели соотношение собственных и авторских материалов сорок к шестидесяти. Сорок процентов собственных публикаций и шестьдесят авторских. Если такое соотношение нарушалось, то тебе снижали или даже не выплачивали гонорар.

Лично я не ощущал тяготы такого требования. Мне было в удовольствие грамотно и образно изложить интересные мысли какого-нибудь работяги и печатать, разумеется, за его подписью. Но нередко приходилось сочинять статьи за подписью партийных, советских и хозяйственных руководителей довольно высокого ранга. Вот это меня обескураживало. И дело вовсе не в гонораре, который вместо тебя получал автор. Смущало другое. Что же ты за руководитель, если сам, без помощи сотрудника редакции, не в состоянии донести до общества через газету свои суждения, свои глубокие выводы?

Очередное поручение редакции как раз касалось подготовки такого авторского материала. Тему определили в редакции: почему пробуксовывает перестройка, в чем причина пассивности партийных организаций, трудовых коллективов? Стал перебирать кандидатов на такой разговор. Первый секретарь обкома Александр Павлович Филатов сразу же отпал. По одной простой причине. Находясь во главе области, он вряд ли бы с предельной степенью критичности стал анализировать перестроечные настроения. Иначе пришлось бы швырять камни в свой огород. Правильно ли поймут его там — на самом верху партийного ареопага?

После некоторых колебаний обращаюсь к первому секретарю Новосибирского горкома КПСС Владимиру Васильевичу Казарезову. До этого мне уже приходилось общаться с ним. Эмоциональный, даже импульсивный человек, лишенный робости, он, как мне показалось, с охотой согласится на такой сложный критичный разговор. И я не ошибся. Владимир Васильевич обрадовался моему предложению, сказал: есть о чем порассуждать, за неделю, думаю, управлюсь.

Через неделю звоню. Казарезов смущённо говорит: что-то не вытанцовывается, нужно ещё дня три. Через три дня звоню. Владимир Васильевич отвечает: вот всё продумал, только никак на бумаге не могу изложить, из-за этого даже сон потерял. Предлагаю встретиться и записать беседу с ним, чтобы потом перевести на газетный язык. Такой вариант