Картонная пуля - Александр Духнов

— Может, и «Доска», — продолжала Софья Константиновна, — я ж убираюсь, мне ж мусор некогда рассматривать. Каждый день вон сколько приходится вытаскивать…

Она махнула рукой в сторону двери, рядом с которой, действительно, загораживал коридор черный пластиковый мешок внушительных габаритов.

— Это сегодняшний мусор? — обрадовался я, как дитя.

— Ну да. Со всего этажа.

— Так, значит. Мусор я забираю.

— Это еще зачем? — на всякий случай насторожилась горничная.

— Капитан Петров, уголовный розыск, — представился я, предполагая, что в самой должности, несомненно, заключено объяснение странных желаний.

Вместо удостоверения я достал сложенную пополам десятирублевую бумажку и вручил пораженной Софье в качестве дополнительного аргумента… Наверняка до меня никому не приходило в голову платить горничной за возможность завладеть свежим мусором.

Как дурак, я выволок мешок во внутренний двор гостиницы и, как полный идиот устроившись возле помойных ящиков, полчаса разбирал отвратительные отбросы человеческой жизнедеятельности. Мимо сновали симпатичные молодые девушки из кухни и прочих гостиничных служб. Каждая непременно окидывала мою загадочную работу взглядом, где перемешивались любопытство и брезгливость. Что оставалось делать? Я ж не мог всем объяснять, что я — капитан Петров и возле вонючих помойных ящиков занимаюсь расследованием ужасного уголовного преступления. Разбирая предметы личной гигиены с крылышками и без, я пытался сохранять вид деловой и отстраненный.

Никакой «Доски объявлений» в мешке не оказалось. И вообще Софья Константиновна свободно могла надуть — не ради корысти, а от непонимания всей важности моей работы, мусор мог оказаться и вчерашним, и вообще не с четвертого этажа.

Еще некоторое время, не в силах поверить в свою глупость, я, как замороженный, разглядывал разбросанный по заснеженному асфальту результат селекционного труда. Между тем от железных ворот к кухонному подъезду торопилась молодящаяся подруга в короткой норковой шубке, обнажавшей толстые капроновые коленки. Высокие черные сапоги на шпильке оставляли в грязной ледяной корке следы, на которые непременно обратил бы внимание северный охотник в расписной кухлянке. «Однако, норка прошла», — решил бы он и не ошибся.

Женщина представляла из себя высшую гостиничную власть, это точно. Может, секретаршу директора. Просто так она не могла пройти мимо беспорядка.

— Ты кто такой? — властно окликнула она. — Чего здесь делаешь? Зачем мусор раскидал?

Я повернул к ней лицо. Не обычное интеллигентное, а совсем даже наоборот, не мог я после перенесенного унижения показать свое истинное. Сведенные к переносице зрачки бессмысленно уставились из-под нависших бровей, изо рта торчал тупой конец языка…

Демонстрировать директорские амбиции перед несчастным придурком не имело никакого смысла. Подруга в сапогах не то поперхнулась, не то сплюнула кислую слюну разочарования и зацокала прежним путем, бросив в сердцах:

— Б… олигофренов развелось! Куда хирурги смотрят!?

К вечеру мой милицейский друг Владимир Антуанович Михальцов через глобальную сеть GSM доставил свежие новости:

— Гражданин Пильщиков (семьдесят первого года, женат, имеет двоих детей от первого брака и одного от второго) проживает в городе Кемерово, радуя жителей мирными фантазиями из Бизе.

— Аккомпаниатор, что ли? — недопонял я.

— Кто аккомпаниатор? Какой аккомпаниатор? Кулинар. То есть этот, как его?.. Кондитер в тамошнем ресторане. Семнадцатого августа прошлого года заявил об утере паспорта.

— Наверное, он свое бизе в доллары не вкладывал и паспорт от расстройства потерял, — предположил я. — А Кондратенко тоже потерял?

— He-а. Впрочем, точно не знаю. Во всяком случае, в милицию не обращался. Скончался твой Кондратенко прошлой осенью от аспирации рвотными массами.

Печально. Не то печально, что настоящий Кондратенко скончался, а то, что моя вылазка в трехзвездочный отель «Сибирь» не дала ничего существенного, кроме обязательства два раза выручить ОМОНА Ракова… И заплатить ему же тысячу рублей. Впрочем, нет, на Ракова я сильно рассчитывал. Если выведет на банду, можно и больше заплатить. А парень он серьезный, сообразительный, можно сказать, сканер.

— Насчет Ширяева есть что-нибудь? — напомнил я.

— Официально последнее место жительства Салехард, но по оперативке, вроде, ошивался в Кемерово. Коллеги обещали подробности, но пока ничего нет… Теперь насчет сводки…

Пошуршав в трубке бумагами, Антуаныч доложил:

— …Ничего интересного. Один шизик, тридцать первого года, в Ленинском районе с криком «Прощайте, козлы из профсоюза!» прыгнул с опоры ЛЭП… Это сколько ему?.. Шестьдесят восемь… Надо же, сколько здоровья у человека, что на ЛЭП вскарабкался!.. Еще одного (полтинник ему) две тетки замочили на Степной. Застрял в луже на «Запорржце». Мимо ехали две подруги на «Мазде». Он говорит: «Вытащите, бутылку водки дам». Те его дернули, давай, — говорят, — водку. Он говорит, извините, денег нет. Они его и замочили.

— Чем? — вяло заинтересовался я.

— Ничем. Вручную и каблуками добавили… Эх, жизнь…

* * *

…Окончание дня и два последующих я почти безвылазно скрывался у Самаковских. Раков не звонил, а других ходов выйти на банду я изобрести не мог… Помогал Ире торговать «Сникерсами» или, лежа на диване, смотрел телек, перемежая собранного Самаковским неунывающего Джекки Чена выпусками местных новостей, из которых, впрочем, практически исчезла живо интересовавшая меня тема графитового комбината и смертоубийства директора.

На всех каналах мэр ругался с губернатором из-за бюджета. Губернатор оппонировал весьма умело. У меня, говорит, в Хренодыровке врачи не получают зарплату уже год, а в Новосибирске платят почти вовремя. Где социальная справедливость? Надо сделать так, чтобы никто не получал. Тогда всем будет не обидно. Логично? Сверкая блеском стали, губернатор проявлял заботу обо всех без исключения подданных, из самых отдаленных аулов. От него не отставал мэр. Они всегда заботу проявляют. А наша задача ее ощущать.

В натуре, начальство всегда оперирирует заботой очень умело, оно ее вбивает, как гвозди, в мозги простого народонаселения. Или как пули. Слушаешь их и начинаешь понимать: Господи, да мы же без начальства пропадем!

В четверг часов в восемь прорезался Терехин. Позвонил на трубку, сказал: «Привет» — и замолчал.

— Привет, — отозвался я. — Как съездил?

— Нормально…

— Сань, не поужинал, что ли?

— Поужинал, поужинал. Ты сейчас где?

— В одном месте.

— Понятно… Встретиться бы надо. Есть что перетереть. Прямо сейчас. Если можешь…

— К тебе подъехать?