Двойная взлётная 2 - Ольга Дашкова

Но мальчик, рожденный с золотой погремушкой в руках, перед которым автоматически открывались любые двери, выбрал совсем другой путь. Потому что было скучно, невыносимо тоскливо даже представить, как я хороню себя на кафедре, зарывшись в ворохе пыльных книг.

Может быть, хорошо, что отец с матерью так и не узнали, кем я стал, куда применил свою гениальность и что из этого всего вышло. Но та автокатастрофа была неслучайной, как и поездка, я докопался до истины через несколько месяцев.

В свои тогда двадцать почти раскрыл преступление, совершенное на почве жадности и алчности, приведшее к смерти двух самых близких людей. Родители хотели купить домик в Норвегии, ездили смотреть варианты, хотели закончить научную деятельность и жить спокойно, могли себе позволить.

Но тот самый соболезнующий мужчина, Анатолий Владимирович Ермолаев, друг семьи с сороковым стажем, именно он все подстроил. Оказывается, отец стал слишком придирчиво следить за расходами университета, на что выделялись премии и поощрения.

Шульгины мешали Ермолаеву воровать, строить новый дом для дочери, учить внуков в престижных колледжах Англии.

Миром правит жадность. И многолетняя дружба оказалась на предпоследнем месте.

Я наказал его, нет, не убил собственными руками, он сам пустил пулю в лоб. Несколько финансовых операций, взлом счетов, так, чтобы это видел не только Ермолаев, но и налоговая, а также его руководство университета.

На все ушло две недели. Пуля в лоб, мозги на стене.

За все надо платить.

Я всегда был закрыт для эмоций, мозг работал на пределе своих возможностей, я испытывал кайф от выстраивания новых схем, а последним сомнительным клиентом стал тот самый Марат Тимурович Шахизов.

Он греб деньги лопатой, я даже не задумывался, откуда у него их столько, но любые деньги любят счет, а доходы должны быть легальными. Самому мне не нужны деньги, их было достаточно, но слишком быстро я понял, что их можно приумножить.

Если бы не Громов, я бы, наверное, сейчас гнил на окраине свалки, потому что все равно не стал бы работать на Шаха. Подстраиваться и пресмыкаться никогда не умел.

Так началось наше знакомство и дела по-крупному. А до этого шесть лет после гибели родителей я болтался просто так, закинув в дальний угол золотую медаль и красный диплом университета, а также перспективу пойти по стопам родителей.

Сомнительные клиенты, в основном барыги да коммерсанты, отмывали доходы от нелегальной продажи наркоты, девочек или больших взяток. Крупные сделки на миллионы пошли позже.

Мой мозг тогда мог расслабиться только под наркотиками, хорошим, качественным коксом. Тогда время зависало на месте, а я мог ни о чем не думать. Но Громов периодически делал внушение, я завязывал, но бывало сорваться.

А потом появилась птичка.

Пафосный «Сайгон», вкус лайма на ее губах. Свежая и правда охуительная, как майское небо, а еще открытая.

Такой девочки у меня не было, наутро решил, что показалось, хотя и не принимал ничего, баб сотни, а те, что бывали на моем члене, я их даже не запомнил.

И вот она возникла в нашей жизни снова, униформа стюардессы, на лице улыбка, а в глазах обещание, нет, не удовольствия, скорее, моей смерти. Сука, не удержался, не мог не попробовать, и не ошибся, она действительно оказалась охуительной.

Как так вышло, что нас двое с ней? Не пойму. Не могу найти ту точку отсчета, с чего все началось. А может, именно с первого ее взгляда, брошенного на меня, и поцелуя?

Ревную иногда к Громову так, что выворачивает нервы, и это еще одно совсем незнакомое для меня чувство. Подобное вспышке, когда вижу, как она на него смотрит, гладит, но ведь также она смотрит и на меня.

Рядом с ней я глупый влюбленный дурак.

Какие-то подонки успели сломать ее, но ничего, справилась, молодец, сильная девочка. Сопротивлялась самой себе, накручивала, надумывала много лишнего. А я все утопал в ней, головой был готов биться о стену, ломало по ней, как наркомана со стажем.

— Артём?

— Да, птичка.

Целую шею, глажу животик, возбужден до предела, хочу ее всю, Кристина стонет, раскрываясь еще больше для ласк.

— Хотела спросить.

— Потом спросишь, иди ко мне.

Тяну на себя и в сторону, упираемся в невысокий комод, скидываю с нее халат, подсаживая девушку на него, что-то падает, гремит, не обращаю внимания. Касаюсь между ног, прохожусь пальцами по влажному лону.

Другой рукой сжимаю грудь, веду до шеи, чуть сдавливая, заглядывая в голубые глаза.

— Артём.

— Все потом.

В висках пульсирует, в голове шум, освобождаю стоящий колом член, расстегивая брюки, спуская их вместе с бельем вниз. Одно плавное движение, член входит лишь наполовину, притягиваю Кристину за бедра на себя, она раздвигает колени шире, откидываясь к стене.

Вскрикивает, цепляясь за мои плечи, царапая, но мне приятно, заставляю смотреть в глаза, вхожу глубже, теперь уже придерживая руками за бедра.

Движения резче, боюсь сделать больно, потеряв контроль. Не знаю, сколько проходит времени, перед глазами яркие круги, девушка начинает дергаться в моих руках, кончает, сжимая член.

— Артём…а-а-а-а… не могу больше… а-а-а-а… боже мой… Артём… кончаю.

Меня колотит, стискиваю зубы, но все равно вырывается стон. Чувствую, как птичка бьется в моих руках в своем восхитительном экстазе, кончаю сам в ее пульсирующее лоно.

— Не больно?

— Нет, но немного неудобно.

Оба тяжело дышим, аккуратно выхожу из нее, целую в губы, сам трогаю там, где так влажно, размазывая свою вытекающую сперму по набухшим половым губам.

— Твоя грудь стала больше.

— Это все, что ты заметил? — у нее еще хватает сил смеяться.

— Конечно, нет.

— Все так серьезно, что надо уезжать? Я даже не знаю, какая погода на Сахалине.

— Дрянная точно.

— Артём, скажи, во что вы вляпались? Игорь не говорит.

— Терминатора пытать будут, он не скажет. Спецназовец бывший.

— Он военный?

— Ага, а я сынок профессорский. Шикарная парочка, правда?

— Расскажи о себе и Игоре.

— Скучная история.

— Хочу знать, да и малыш тоже.

— В другой раз, но малышу рано слушать такие сказки.

Отхожу на шаг, снимаю Кристину с комода, смотрю на брошенный чемодан, и телефон начинает звонить с именем Лысый на дисплее. Она морщит носик, надевая, завязывает халат.

— Говори, — отвечаю сам, застегивая ширинку, на том конце тишина.

— О, это кто такой смелый, что решил ответить?