Лес на той стороне. Зеркало и чаша - Елизавета Дворецкая

– Ой, отец, ведь это он и был! – вдруг закричала какая-то молодая баба из передних рядов толпы. Вокруг нее женщины плакали, дети ревели от испуга, а она сделала несколько шагов вперед. – Отец, ведь это он был! Он, проклятый, чтоб ему провалиться да уж не вылезти!

– Верно, он, – согласился тот мужик, который расписывал превращение белки в сорок соболей. Теперь он выглядел не воинственно, а растерянно. – И как мы сами… Ведь умный был, гадина, ровно иной человек…

– Да разве ж мы знали! – загудели вокруг. – Да если бы кто ведал, что он оборачивается!

– Вы про что, люди добрые? – Зимобор огляделся, опираясь на рогатину. Все вокруг дружно говорили о чем-то, что все хорошо знали, а он нет. – Да не бойтесь, не трону, я ж не оборотень какой! Кто – он?

– Да он, проклятый! – опять закричала та женщина. Среди всеобщего смятения она так осмелела, что говорила вперед мужчин. На вид ей еще не было двадцати лет, а судя по шерстяной красной бахроме, спускавшейся с кички на плечи, она вышла замуж недавно и еще не имела детей. – Оборотень! Ведун наш! В позапрошлую зиму у нас медведь хлевы разорял, скотину драл, и ни тыны ему, ни запоры, ни собаки! И в прошлую зиму драл скотину, у нас в селе четыре коровы унес! Уж ловили его, ловили, и ямами, и самострелами, и так! Собак ломал…

– А Рыкошу нашего уж не он ли тоже задрал! – закричала пожилая баба в темном повое[9], и женщины загомонили вдвое громче.

– Задрал человека одного у нас, Рыкошу, из Сычовых зятьев, – пояснил подошедший Яробуд. – Не ори, Муравка, мужики сами князю все обскажут.

Женщина с красной бахромой смутилась и залезла обратно в толпу.

– Ну, дела, вяз червленый ему в ухо! – Зимобор покачал головой. – Ну так что, мужики? – Он качнул в руке рогатину и оглядел старейшин. – Даете мне белок или сами со своими медведями разбираетесь?

– Ну, вот что, княже! – Быстрень хлопнул в ладоши, будто сам с собой заключал договор. – Ты оборотня раздразнил, проявиться заставил, он теперь зол на весь свет. Так ли иначе ли – ты уйдешь восвояси, а мы останемся. Уж теперь сделай так, чтобы оборотень нас не тревожил больше – ни мышей не напускал, ни кошку свою, лихорадку, нам под окна не гонял, да и медведем чтоб не бродил у нас по дворам. Ты его разозлил, твой и ответ. Избавишь нас от оборотня – дадим тебе по белке. Правильно, народ?

Не слишком уверенно, но народ все-таки издал несколько одобрительных возгласов.

– Думается, это справедливо! – заметил Хотила.

– Идет! – Зимобор протянул руку сперва Быстреню, потом Хотиле. – Избавлю от оборотня, и клятвы дадим. Только вы, если сам не появится, искать его подсобите. А пока не появился, давайте праздновать!

Народ загомонил громче и радостнее – все-таки собрались на праздник!

Толпа повалила к святилищу, Зимобор сделал кметям знак идти следом, потом вспомнил и огляделся.

– Чья? – крикнул он, вопросительно приподняв рогатину. В его дружине ни у кого такой не было, но, может, у воев? – Кто дал?

– Я дал. – Жилята забрал у него рогатину.

– Где взял? По дороге, что ли, купил? Что-то я ее не помню.

– Да она не моя. – Жилята тоже огляделся. – Народ, чья рогатина? – заорал он. – Как я увидел медведя, ну, думаю, плохо дело, – рассказывал он Зимобору, пока дружина проходила мимо них к святилищу. – А тут глядь – стоит передо мной, и вроде как ничья. Ну, я не подумал, есть – и слава Перуну…

– Сама стоит?

– Да вроде как и сама… – Жилята запоздало удивился. Это был уже не юный, опытный кметь, лет тридцати, хотя еще удалой, с кудрявыми светло-русыми волосами и молодым румянцем на щеках. В молодости он был буян, гуляка и безрассудная голова, но с годами остепенился и теперь мог подать дельный совет и других удержать от глупости.

– Ну, брат! – Зимобор засмеялся. – Не знал бы, что пить нам с утра было нечего, так подумал бы… Стой, дай сюда!

Он снова забрал у кметя рогатину и перевернул. На перекрестье ему померещилось что-то маленькое и светлое, вроде жемчужинки на зеленом шнурке.

– Вяз червленый… – пробормотал Зимобор.

Это была не жемчужинка. Это было несколько белоснежных бутонов ландыша на свежем зеленом стебельке. Понятно, в каком лесу они могли зацепиться за перекрестье рогатины в разгар лютого месяца сечена. В том лесу, что на Той Стороне. Сама Младина, Вещая Вила, вложила рогатину в руки кметя, чтобы уберечь Зимобора от верной гибели.

Зимобор быстро снял стебелек с перекрестья и сжал в кулаке. Она снова напомнила о себе – Младина, младшая из трех Вещих Вил, явившаяся ему на третью ночь после смерти отца. Дева Будущего подарила ему свою любовь, увела его из Смоленска, обещала, что он в любом бою одержит победу и станет смоленским князем вопреки всему, но в обмен на помощь потребовала от него любви и верности до самой смерти. Очарованный красотой Вещей Вилы, он пообещал – да и как он мог отказаться, если во власти вилы человек не принадлежит себе? Вот только любовь ее для смертного губительна – за несколько лет Дева выпьет из него все силы, и молодой парень умрет, высохший, лысый и слепой, как старик. Зимобор не хотел такой судьбы. И встретил Дивину – живую девушку, которая тоже полюбила его, но ее любовь не отнимала силы, а прибавляла их. С тех пор Зимобор жил под вечным страхом мести Вещей Вилы, и эта месть уже отняла у него Дивину.

Дева Будущего устранила земную соперницу со своего пути и продолжает помогать тому, кого выбрала. Вот только помощь ее, при всей ее несомненной полезности, внушала Зимобору не благодарность, а ужас. Он все еще был во власти Вещей Вилы, а значит, его мечты о свободе и счастье с Дивиной были не более чем мечтами.

А старейшины уже толпились около ворот и ждали знатного гостя, чтобы вместе войти в старинное гнездовое святилище. Первый двор занимали длинные хоромины, в которых окрестные жители пировали по священным праздникам. Хоромины располагались справа и слева, а между ними было свободное пространство и ворота во внутреннем валу, которые вели уже в само святилище, землю богов. Перед воротами были разложены два костра, очищающие своим огнем и дымом все и всех, кто хочет вступить на священную землю. Воротных створок собственно не было, но по сторонам проема возвышались два высоких резных столба-чура, и каждый входящий кланялся им, коротко прося позволения войти. Впрочем, чтобы не создавать давки, в дни больших праздников старейшины просили это позволение сразу за весь род.

Приносить жертвы сегодня было не время, поэтому огонь перед жертвенником не горел. Когда все оказались внутри, старейшины вместе со старшей Макошиной жрицей (всего в святилище жили три женщины) вышли вперед и попросили, кланяясь идолам девяти богов:

– Благословите нас, отцы и матери, зиме рог сшибать, весне дорогу мостить. А тогда, как придет весна, разожжем мы огни вам калиновы, принесем жертву богатую, чтобы свет белый не мерк, род людской не переводился!