Сирены - Джозеф Нокс

– Откройте, – велел Росситер.

Я подтолкнул к нему конверт.

– Лучше вы.

Он шумно выдохнул через нос – элемент игры на публику, выражающий сдержанную ярость, излюбленная заученная привычка тех, кому приходится участвовать в парламентских дебатах. Росситер сопроводил выдох обезоруживающей улыбкой и вскрыл конверт.

Внутри были фотографии.

Он швырнул снимки на стол. Они скользнули по стеклу и остановились у моего колена. Фотографии были цветные, но не очень четкие. Скорее всего, снимали камерой телефона. Кожа Изабель блестела от испарины.

Фотографии запечатлели нас на первой вечеринке в Фэйрвью. Я обнимал Изабель в заполненном людьми коридоре. Мы смотрели друг другу в глаза, прижавшись бедрами. На втором снимке я протягивал Изабель бутылку. На третьем Изабель отпивала из бутылки. На каждой последующей фотографии мы оказывались все ближе, а на последней и вовсе прильнули друг к другу.

Почти соприкасаясь губами.

Росситер следил за мной из-под полуопущенных век. Потом откинулся на спинку кресла, будто хотел отстраниться от меня как можно дальше, и спросил:

– Не желаете объясниться?

– Это…

– Не то, чем кажется? Избавьте меня от дерьмовых оправданий, Уэйтс. – Он пошарил в карманах, достал и прикурил сигарету. – Давайте-ка еще раз, с самого начала. И на сей раз не опускайте пикантных подробностей.

Я подошел к двери и открыл ее. Детектив Керник по-прежнему стоял в коридоре. Я захлопнул дверь у него перед носом. Выждал секунду, потом подошел к Росситеру и уселся в кресло.

Когда я вышел из пентхауса, уже смеркалось. Туманное утро сменилось вечерними сумерками, как будто дня и вовсе не было. Детектив Керник куда-то ушел. Я в одиночку спустился на лифте, вышел к стоянке такси на Динсгейте и назвал водителю адрес Изабель. Втайне я считал, что во Франшизе ей лучше, чем у родителей, но оставаться у Карвера было небезопасно. Нужен был какой-то другой вариант.

Такси ехало по городу, омытому лунным светом, и я не надеялся застать Изабель дома. Входная дверь в подъезд не запиралась, охранника в вестибюле не было, и по пути на третий этаж я никого не встретил. Те же бесплотные голоса за дверями, то же гудение ламп дневного света.

Я коснулся ее двери, ощутил волокна древесины под пальцами, вспомнил горечь прошлой ночи. Заметил, что дверь чуть приоткрыта, толкнул ее.

В нос шибануло густым запахом секса.

Нагая Изабель растянулась навзничь на ковре, лицом к двери. Глаза ее были открыты, в руке торчал шприц. Обесцвеченные волосы словно бы потускнели.

Она была спокойной. Неподвижной. Мертвой.

Вся левая часть тела отливала голубизной. Под кожей кое-где проступала сеточка вен, что и создавало эффект синевы. Рука со шприцем была еще темнее, место укола казалось почти черным. Я пинком распахнул дверь и подошел к Изабель.

– Иззи…

Моя ладонь на миг зависла надо лбом Изабель, коснулась его. Влажный и холодный. Я машинально вышел в коридор и закрыл дверь. Ноги подкосились, и я бессильно сполз по стене, пытаясь собраться с мыслями.

Рассеянно вытер о брюки ладонь, липкую от пота Изабель.

От передоза умирают редко. Наркоманов губят грязные иглы, подлые наркодилеры, жизнь на улицах, но не передоз. Нужно вернуться к Изабель, похлопать ее по щекам, поставить под душ. Вызвать «скорую». Но я не двинулся с места. Время куда-то исчезло. Потом на лестнице раздались шаги.

Я в панике бросился к двери Изабель, громко выкликая ее имя и надеясь, что тот, кто поднимается по лестнице, просто пройдет мимо. Шаги приближались. Я легонько постучал в дверь и боковым зрением заметил тень – кто-то шел прямо ко мне. Я не отрывал взгляда от двери. Человек остановился совсем рядом, и я покосился на него. Точнее, на нее.

– Привет! – удивленно воскликнула Кэтрин. – Она дома?

– Не открывает, – сказал я.

Она шутливо закатила глаза и дважды стукнула по двери:

– Иззи, пора вставать!

Дверь приоткрылась.

Кэтрин со скептической ухмылкой переступила порог.

Я ее не остановил. Она ахнула, отчего все вмиг стало настоящим. Я вошел следом и захлопнул дверь.

Кэтрин прижала ладони ко рту. Обо мне она забыла, и я ощущал себя сторонним наблюдателем, свидетелем чужого горя.

Я присел на корточки рядом с Изабель, зачем-то попытался нащупать пульс на ее запястье, хотя кончики пальцев у меня онемели и совершенно лишились чувствительности. Осторожно, будто боясь разбудить Изабель, опустил ее руку на пол. В распахнутых глазах Изабель застыла предсмертная эмоция. Не кайф от героиновой дозы.

Неприкрытый ужас.

Ее зубы были стиснуты, лицо искажено судорогой. Я хотел закрыть Изабель глаза, коснулся век ладонью, и на миг мне почудилось, что в теле еще теплится жизнь. С минуту ни я, ни Кэтрин не двигались. Наконец она кашлянула, будто собиралась что-то сказать, потом поправила свой наряд и, глядя прямо перед собой, ушла в ванную. По звукам, донесшимся из-за закрытой двери, я понял, что Кэтрин тошнит.

Я смотрел на обнаженное тело Изабель. Ни гладкая кожа, ни посиневший левый бок не вызывали у меня никаких чувств. Я скользнул взглядом по шраму на шее. Изабель всегда его прикрывала. Из-под кожи выпирали ребра, будто прутья клетки. Нагота, юность, привлекательность – все это иллюстрировало некий непонятный мне посыл, бросало жизни последний злобный упрек.

«Никакого будущего».

Левая рука так потемнела, что следов инъекций я не разглядел. На правой руке их не было. Ноги, сжатые в коленях, чуть клонились набок, и я заметил на них какие-то царапины.

Послышался шум сливаемой воды. Кэтрин вернулась, утирая рот полотенцем. На ее щеках чернели дорожки слез. Она нетвердо стояла на ногах, хваталась за стены, чтобы не упасть. У нее явно был шок. Увидев меня у тела Изабель, она замерла.

– Как ты здесь оказался? – спросила она, глядя на входную дверь.

Я понял, что влип. Кэтрин наверняка решила, что я убил ее подругу, и теперь лихорадочно просчитывала, успеет ли выскочить в коридор.

– Вчера ночью я привез ее домой. Она просила зайти к ней сегодня.

Кэтрин недоверчиво покачала головой и шагнула к двери:

– Мне пора.

Я преградил ей путь:

– А ты что тут делала?

– Мы же курьеры, – ответила она. – Сегодня должны были работать в паре.

– Когда ты разговаривала с ней в последний раз?

– Прошлой ночью в «Рубике». А потом попросила тебя передать ей, что ухожу, – ответила она, стараясь говорить так, чтобы ее слова не прозвучали как обвинение.