Укрощение дьявола - Колин Голл

мужчина, то со временем устав ждать, когда он снизойдет до нее, Сара, возомнив себя равной ему, стала требовать любви. С непреклонностью властной женщины, которая знает, чего она хочет, Сара питала себя надеждой, которая была не более, чем любовным заблуждением, что Вилли пленился ею, но из гордости скрывает свои чувства. Любовь говорит сама за себя: сомнения омрачают ее, уверенность ей не свойственна, и к бессмертию души равнодушна она. Редко случается, чтобы чувства были равной силы. Розы дарят свой прелестный запах во время цветения, но красотой они обязаны форме и цвету одновременно. Ромео и Джульетта недолго были счастливы друг с другом. Вполне вероятно, что за нашим побуждением лелеять свою любовь скрывается неосознанный страх исчерпать ее раньше времени, что несомненно, тогда из того факта, что дьявол воплотился в человеке и носит христианское имя Вилли, следует, что любопытствующий дьявол уподобился ему, чтобы преисполниться любви, которая была ему незнакома, думала Сара, впадая в долгие размышления. В отношениях между мужчиной и женщиной, когда общение больше не доставляет им радости, нет вины того, кто строит свои расчеты на доброжелательности другого. Тщеславие мучило Сару, она понимала, что обладание дьяволом, значит обладание всем. Ну, оставим ее в стороне пока и немного поразмышляем на тему, которая уже задана как бы непроизвольно. И вот что я хочу сказать о любви. В конце концов в этой истории все к ней сводится. Пусть бы речь шла о самой обычной любви, не отмеченной печатью большой духовности, я не стал бы о ней писать, я вообще не способен написать и трех слов в похвалу такой любви, но здесь исключительный случай. Так вот, в литературе вся суть правды в образе, который вмещает факт и идею, а чтобы выразить мысль в образе следует сказать, что любовь — прекрасный плод, мало пригодный для торговли, плод этот, требующий живого чувства и всех оттенков страсти, созревает только тогда, когда мы вкладываем в это чувство всего себя и немного интриги, короче говоря, любовь наполняет сердце поэзией романтики, а благоговейный трепет, всегда безрассудный в своей восторженности, преображает не только дух впечатлительного человека, но и его внешность, особенно в случае, когда человек чувствует себя избранным для возвышенной любви. В таком состоянии истовый влюбленный готов умереть не за свою, а за чужую идею. Это свидетельствует о благородстве души, способной проявлять мягкость в одном случае и нетерпимость в другом. Отсюда тому, кто увлечен парадоксом, становится понятным почему такая женщина как Сара, а она была в высшей степени своенравна, бросалась из одной крайности в другую. И вот тому свидетельство. Понадобилось немного времени, чтобы Сара возомнила, что по уму она родная сестра дьявола, но без его глубокого знания жизни, метафизики и дара наблюдательности, столь свойственного меланхоликам, склонным к умственной деятельности. Быть может, здесь нет ничего особенного, если взять во внимание, что Сара, как, впрочем, и любой другой человек, ощущала в себе дьявола. Но вот что самое важное, она чувствовала в себе еще и силу, враждебную его величию. Следует сказать, взяв на анализ всю совокупность обстоятельств, что их взаимоотношения несмотря на то, что они тянулись друг к другу, не были искренними: каждый был занят своей игрой. Сара начинала внушать ему беспокойство, постепенно она погружалась в болото интриг и тянула его за собой. Недавно Вельзевул, понимая, что обманулся в женщине, сказал ей:

— Я стал зависеть от тебя.

На лице Сары изобразилась надменная усмешка.

— Именно такой мужчина мне нужен, — весьма дерзко сказала она.

Хоть Вельзевул был недоволен, он улыбнулся.

Когда Сара с самой сладкой улыбкой и взглядом, который как бы вопрошал: «Что такое?» подошла к нему близко, он и говорит:

— Ты власть мою признаешь?

— Да.

— Желаешь ли искупить свою вину?

— Нет, — ответила она тихим голосом.

Вельзевул понял все, он бросил на Сару пронизывающий взгляд, ожидая продолжения. Но Сара молчала.

— Все может быть сказано в одном слове, — произнес он.

— Ты боишься, что я могу навредить тебе? — поинтересовалась Сара.

— Думай, что говоришь! Мне навредить нельзя, — был ответ.

— Какой вздор! — последовало восклицание. Насладившись замешательством Вельзевула, Сара добавила, — Ты наивен, мой милый.

— Что за люди женщины! — вздохнул Вельзевул.

— Признайся, я твоя первая любовь, — спросила довольная Сара, тщеславие ее было польщено.

— Твое присутствие здесь меня ни к чему не обязывает.

— Думаешь я смирюсь с тем, что ты меня терпишь и позволяешь любить себя!

Тогда, выведенный из терпения, не уставший от своего пуританства и не познавший в любви наслаждения, Вельзевул сказал ей:

— Ты всем обязана только мне. Хотела жить красивой жизнью, я дал тебе деньги. Затем, ты захотела помолодеть, я сделал тебя молодой. Тебе и этого мало!

— Много мне надо, чтобы быть счастливой!

— Можно ли требовать большего? — вскричал Вельзевул.

— Вот они, мужчины! Всегда торгуются, когда открывают женщине кредит!

— Я не торгуюсь! — подхватил Вельзевул.

— Ты находишь? А мне кажется, ты это только что доказал.

— Что тебе еще нужно от меня?

— Ах, Вельзевул, дьявол души моей! Люби меня.

— Это, что за глупость? Согласись с этим! Ты меня совсем смутила, — проговорил он, после недолгого молчания. — Пойми, наконец, мы с тобой оба не годимся в любовники.

— Ты сам не веришь тому, что говоришь. Нам ведь хорошо вдвоем: я себя посвятила тебе, — возразила Сара, пытаясь отстоять свое право быть возлюбленной дьявола.

— Э! Ты, я вижу, хочешь жить моей жизнью, — язвительным тоном бросил Вельзевул.

В воодушевлении Сара воскликнула:

— Хочу! Это мучит меня.

— Тогда твоя жизнь утратит чистоту и реальность.

— Я готова к любым испытаниям! Начало мною уже положено.

Вельзевул пришел в замешательство. Он опустил глаза, встревоженный тем, что Сара так настойчива, покачал головой и в манере Мольера, вполголоса сказал в сторону:

— Вот до чего может довести одержимость. Что ж, паясничай ради удовольствия и будь счастлива. Кстати, я тебе признателен за развлечение.

Сказав это, Вельзевул удостоил ее поклоном.

14. Кашель не прекращался уже три дня. И надо же было случиться, что на четвертый у Вельзевула поднялась температура. Он не жаловался на слабость, но вид у него был бледный и вялый. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что он болен.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Сара. Она остановилась на середине комнаты и внимательно посмотрела на Вельзевула, сидевшего тихо и неподвижно в глубоком кресле в самой отдаленной части гостиной. Его обессиленное тело требовало отдыха. Он устал, а день был долгий и трудный. Видеть обычно бодрого Вельзевула несчастным не большая радость, тем не менее она ликовала оттого,