Фотограф (сборник) - Владимир Сотников

И Тенишев поспешил. Он был уверен, что за порослью елочек увидит маленького мальчика и спросит его, почему он так поздно оказался один в лесу, да еще не на дороге, а в чаще, посреди высоких деревьев и маленьких елочек. Что это за реальность, молча спрашивал он уже себя, которая необъяснима? А Тенишев сейчас не понимал ее. Этот след перечеркнул понимание и вместе с тем тянулся к следующей картинке, которая приведет все в порядок.

Может, мальчик шел посмотреть елочку, которую они с отцом хотели срубить на Новый год. Уцелела елочка, сама не зная о продолжении жизни. И мальчику хотелось подумать об этом вместо нее.

Или он решил найти клен и царапнуть по его коре ножиком, чтобы посмотреть – не пора ли уже течь сладкому соку?

Тенишев не замечал, что это он вспоминает себя в детстве. Точно так он искал уцелевшую елочку, точно так дожидался кленового сока, который начинал течь раньше березового, когда еще лежал вокруг снег.

Но следы уходили все дальше, плутали среди деревьев, и в этих закруглениях не было какого-то касательного желания вернуться, которое всегда чувствовал Тенишев в обычных следах при их поворотах. И становились они все свежее, и Тенишев даже видел иногда, как льдинки потревоженного наста, долго выдерживая напряжение, все же скатываются на его глазах в углубления. Сумерки становились гуще, и первые звезды перескакивали через голые ветки высоких деревьев.

И Тенишев подумал: не память ли подчинила его себе полностью, заполняя свои пустоты той живой жизнью, которую он требовал от нее годами? Воспоминания не выдержали напряжения и прорвались в другой мир, смешанный из реальности и обрывков ожившей памяти. Он вздрогнул и огляделся вокруг. Холод пронизал его насквозь, как когда-то при встрече с белым пятном воздуха в темноте у кладбища.

Впереди и правда светлела какая-то полоса, растекающаяся между деревьями. Пересиливая себя, Тенишев добрался до нее. Это была дорога – другая, параллельная прежней.

«Никто не знает настоящей правды», – опять, после долгого перерыва, вспомнились, повторились слова.

Тенишев пошел быстро, гулкими от ломкого льда шагами – обратно, хотя по этой дороге еще ни разу не ходил.

– Алло, это ты? – спрашивала трубка знакомым голосом. – Ты еще спишь? Разве у вас утро? Даже здесь утро… В Париже.

Иногда, чтобы сообразить, достаточно и мгновения. Тенишев узнал голос друга, уехавшего несколько лет назад. Говорил – в Америку. Но вот сейчас звонит из Парижа. Пусть и через несколько лет. Голос совсем не изменился.

– Ну и как там… Париж? – спросил Тенишев.

– Знаешь, правы были советские газеты! Помнишь фразу, над которой мы смеялись? В Париже цветут фиалки, но парижанам не до цветов! Это на самом деле так. Не до цветов!

– Привыкли, наверное.

– Зато я не привык! Меня так поразил этот город, что я растерялся. Вот… позвонил. Сначала в Москву, жена сказала, ты уехал в деревню. Вот, думаю, будет странно, если я туда дозвонюсь! А как ты? Сейчас апрель, помнишь, ты в эту пору мне показывал, как течет березовый сок? И сейчас он течет, да?

Тенишев посмотрел в окно. Застыли ветви огромной березы, проявился в них новый, совсем не зимний цвет. Почки, сережки… Наверное, пора течь соку. Странно, что об этом напоминают из Парижа.

– Да… наверное. Сейчас вот печку растоплю, буду пить. Хорошо бы собаку купить. – Тенишев вспомнил стихотворение, которое они когда-то читали по строчке, по очереди, в лесу.

– Помнишь? – Друг засмеялся. – Я тоже все помню. Сейчас завидую тебе… Наверное, тоже от счастья. Ты же понимаешь, да? Хочется сейчас с тобой пойти за этим соком…

– В каком-то смысле тебе это удалось, – перебил Тенишев. – В каком-то смысле ты здесь… Хорошо, что позвонил. И я тебе тоже завидую. Я ведь был в Париже, только осенью. Но там, я думаю, всегда хорошо.

– Правда? – удивился друг. – Тогда ты меня понимаешь. А где ты был, в каких местах? Улицы, кафе? Я тоже туда пойду сейчас.

– Мне понравилось… все понравилось. Монмартр, Сакре-Кер. Кафе… Да, сидел в кафе – там же, наверху. Зайди и ты, выпей что-нибудь за меня. Кафе «Патрик»?.. Нет, не помню. «Патрик» – это в другом месте, у собора. Видишь, плохой из меня путеводитель.

– Неважно! – успокоил друг. – Главное, что я буду здесь с тобой, а ты там со мной, да? Ладно? Мне хочется вот такое чудо сегодня сделать.

– Да ты уже сделал чудо, позвонил. А я пойду сейчас за соком. Представляй это, радуйся.

Тенишеву показалось, что он сказал это грубовато. А не хотелось мешать чужому счастью. Ладно здесь – можно жить и с плохим настроением. Другое дело – Париж.

– Спасибо, спасибо, что позвонил, – постарался теплее сказать он. – Не надо сейчас много говорить. Ты же все понимаешь, чувствуешь…

Трубка долго молчала. Было тихо, как будто долго-долго летели куда-то, исчезая, слова. И раздались гудки.

Надо же, думал Тенишев. Париж. Тут из Москвы позвонят – удивляешься. Каменный век только вчера был. Париж, Париж. Тенишев повторял и повторял это слово, и его звучание уже становилось странным, как шорох двери на ветру.

Он поднялся с кровати. Что ж, пора идти за соком. И не с радостью, а с какой-то… жалостью, что ли. С жалостью о том, что нарушился нормальный ход событий. Хотя никаких событий не намечалось. Да и не мог ничего нарушить этот звонок. Наверное, Тенишев и сам бы пошел сейчас за соком. Но почему-то не хотелось быть участником этой сентиментальной игры, предложенной другом. Ты со мной здесь, я с тобой там… Как детская считалка.

Он вспомнил, как еще студентами они влюбились в одну девушку. Тенишев мучился, а друг воспринял эту ситуацию с восторгом азарта. «Это необычно, – говорил он, – это страшно интересно! Пусть она пока ничего не знает, а мы будем говорить друг другу о своих чувствах к ней. Ты даже не представляешь, как это трудно – остаться нормальными людьми в нашем положении, не поддаться животным инстинктам, не скатиться до пошлого соперничества!» И он даже предложил Тенишеву писать друг другу о своих переживаниях. «Это многое прояснит в каждом из нас!» – горячо убеждал он Тенишева. Они сидели на скамейке в парке и по очереди отпивали вино из бутылки. «Ты не мне, а ей пиши», – удивился Тенишев. Но почему-то согласился. От растерянности.

Друг приносил по утрам на занятия листы исписанной бумаги, а Тенишев сумел написать только одну страничку. Приходя без «писем», он долго не мог сказать другу, чтобы и тот прекратил это странное занятие. Однажды они сидели втроем в парке, и девушка, сидевшая на скамейке между ними, вдруг молча встала и ушла. Словно выскользнула из их двойного внимания. «Вот сейчас кто ее догонит, тот сильнее и любит», – предложил друг. Тенишев сидел, оцепеневший. Впрочем, друг тоже остался на месте. Потом… Тенишев и не помнит, что было потом. Как давно это было.

Пройдя по снегу, он оглянулся. «Еще один след хочешь увидеть?» – улыбнувшись, спросил сам себя.