Человек с фасеточными глазами - У Мин-и

В то время инá обычно работала до пяти утра, а когда приходила, то готовила мне завтрак и шла спать. Она по привычке спрашивала меня, во сколько вчера я вернулась домой, и я всегда отвечала «в шесть десять». Иногда я не тратила деньги на ужин, которые мне давала инá, и покупала на них средства от загара, потому что я казалась себе слишком смуглой и некрасивой, и мне хотелось стать белее. А ужинать я бегала к соседям. Они ко мне очень хорошо относились, даже сами приходили спрашивать, не хочу ли я вместе с ними поесть. У нас это обычное дело, дети то туда бегают кушать, то сюда. Я помню, в тот год в селении пошли разговоры, будто неподалеку собираются сделать велосипедную дорожку вдоль реки, и дома, видимо, снесут. Немало чужих приходило в селение, говорили, что хотят помочь нам сопротивляться властям.

В селении был очень активный человек по имени Дафэн. Его все выбрали «вождем в городе». Я помню, он тогда стоял с микрофоном на трибуне, говорил всем:

– По сути дела проект городской реновации затевают, чтобы разобраться с нами, правильно?

Собравшиеся у трибуны отвечали:

– Правильно!

Потом он говорил:

– Мы ведь не бульдозеров боимся, без водителей они никуда не годятся, правильно?

– Правильно!

– Получается, что мы больше боимся людей, которые управляют экскаваторами. Будь то охраняющие нас или пришедшие снести наши дома, мы боимся и тех и других, потому что они нам не скажут, почему они это делают, потому что их «почему» и наше «почему» коренных жителей вообще разные, правильно?

И все внизу кричали:

– Правильно!

Я до сих пор еще помню все эти фразы. Иногда протестующие устраивали вечернюю встречу, и просили меня спеть что-нибудь. Когда я пела песни, которым научила меня инá, у стариков и молодых слезы наворачивались на глаза и падали, все равно что капли дождя.

Несколько раз власти отключали нам воду и вырубали электричество, а потом и вправду снесли дома в селении. Мало-помалу люди стали переезжать в построенное властями «социальное жилье». Я про себя думала, что вся эта борьба вообще ни к чему не привела. Правительство такое могущественное, а мы такие маленькие. Правда, власти иногда сами не знали, что делать: люди, жившие в селении, часто снова строили дома на месте снесенных экскаваторами, подбирали ненужные вывески, рекламные щиты, находили листы вагонки, шифер и плавучую древесину, из всего этого возводили дома. Пускай просто и красиво, зато жить можно было. Вообще-то все, кто там жил, были из самых разных селений, не все были из наших, из амúс. Инá говорила, что многие, как и она, наугад приезжали в Тайбэй, даже без денег на обратную дорогу. Инá недоумевала: «Они нас выгоняют отсюда, чтобы мы переехали, а куда нам переезжать-то? Жить в этих комнатушках, где и не продохнуть, мы не привыкли, тем более что домовладельцы-китайцы нас называют „дикарями“, презирают нас». Ляо так быстро помог инá построить дом, и это, по-моему, единственная причина, почему инá не ушла от него.

Вскоре после того, как мы вернулись и опять построили дома, Ляо вернулся сильно подвыпивший, избил мою инá. Он схватил мой толковый словарь «Цыхай», стоявший на книжной полке, и бил ее по голове, по рукам. Кажется, инá ударилась о что-то и у нее потекла кровь, волосы все перепутались, на них была красная кровь. Я страшно рассердилась на Ляо, потому что тот «Цыхай» был подарком от учителя за хорошие оценки на экзамене. Учитель еще сказал: «Когда У Чунь-хуа вырастет, то, возможно, сможет стать учителем». А Ляо вдруг как возьмет и залепит мне этим словарем по лицу, – вот гад, представляешь? А словарь этот, «Цыхай», знаешь, как больно было получить им, просто кошмар. Даже шрам остался. Вот, смотри, пускай очень поверхностный, но до сих пор видно, да? Я тогда еще подумала, наверное, так больно из-за того, что в этом словаре такие трудные китайские иероглифы. Я до сих пор, когда песни пою, с правой стороны плохо слышу свой голос. В ту ночь я впервые услышала, как инá плачет. Звуки ее рыданий смешивались с журчанием воды в реке снаружи, как будто две реки омывали мое сердце.

Инá мне часто говорила, что иногда она представляла, что эта река и есть Ритá из ее воспоминаний. Но это была другая река, хотя и очень похожа, но не та. Тогда мне стало казаться, что жить у реки плохо, потому что вечером, если не уснешь, приходится слушать плач деревьев и камней, а ветер приносит этот плач с речной глади, и уносит обратно. Казалось, он так нарочно делает, чтобы было еще печальнее.

В тот день я не спала, ворочалась туда-сюда, но не уснула. На следующий день встала спозаранку, еще до рассвета, села на огромный камень и пела. Солнце взошло только тогда, когда я спела где-то три песни, и вдруг над рекой стали летать золотые стрекозы. Они были похожи на бабочек. В обычное время их можно увидеть одну-две, но очень редко, а в тот день прилетела целая стая, как будто собрались на встречу. До сих пор я как глаза закрою, то вижу каждый глазик каждой стрекозы, и все глаза у стрекоз зеленые. Я часто думаю, если на мир смотреть зелеными глазами, все, что видишь, тоже зеленое?

Я навсегда запомнила тот день, когда я пошла в школу, а Паук вдруг возник у меня за спиной и сказал:

– Привет, на уроки пора!

А потом он замедлил шаг, толкая велосипед, шел со мной рядом, чуть позади, и разговаривал со мной. Когда мы почти подошли к воротам школы, он догнал меня, на бегу забираясь на сиденье велосипеда, и сказал: – Ты только что так красиво пела!

Через мгновение он умчался на стоянку велосипедов за зданием школы. Он поехал, стоя на педалях, и каждый взмах его плечей выглядел так, как будто он сейчас взлетит. Он первый раз сказал мне так: «Ты только что так красиво пела!». Казалось, я тоже вот-вот превращусь в маленькую птичку.

В тот день, когда появились стрекозы, пошел ливень, очень-очень сильный ливень, как будто кто-то со всей силы бросался с неба камнями, попадая в нашу железную крышу. Инá открыла окно посмотреть, что там – небо было чернее ночи. Где-то в три часа ночи Ляо неожиданно приехал, лицо все черное, и сказал инá:

– Отвези Хафáй в какую-нибудь гостиницу, езжай на скутере. У меня тут пятьсот долларов, вот, возьми. Найдешь, где жить, позвони, я приеду.

– Да что случилось-то? – спросила она его.

– Не знаю, я боюсь, что будет наводнение, дождь слишком сильный. Только что по радио слышал, говорят, дождь будет все время идти, вот я и приехал быстрее. По мне, так вы пока лучше поживите где-нибудь в другом месте, – ответил Ляо.

– Мы тебя подождем, – сказала инá.

– Не надо, я потом с Моли вместе на мотоцикле поеду. Ты сначала езжай, давай.

Когда дождь разошелся не на шутку, инá уже отвезла меня в гостиницу в городе. В той гостинице еще были чайники для кипячения воды пятидесятилетней давности. Мы не стали мыться, сразу включили телевизор посмотреть новости. Картинка все прыгала, прыгала, прыгала без конца, как раз показывали наше селение, пришла большая вода, и наше селение в телевизоре все прыгало, прыгало, прыгало.