Смерть в хрустальном дворце - Кэролайн Данфорд

Я была рада услышать, что Бертраму пока удается удерживать Клауса. Он перечислил целый ряд мероприятий, на которых они могли встретиться с фон Риттером: стадион для крикета «Лордс» [22], прием во дворце [23], музыкальный фестиваль в Австрии. Список продолжался и продолжался, пока Бертрам идеально изображал легкомысленного идиота, который абсолютно уверен, что встретил знакомого, с которым пересекался раньше, и его так просто не отпустит. Барону было трудно сбежать еще и потому, что Бертрам постоянно называл Клауса Германом. Когда Клаус произнес свое настоящее имя, Бертрам воспринял это как шутку.

– Ты забавный тип, Герман! Так где же мы пересекались в последний раз? Хоть тресни, но не могу вспомнить, но я тебя не отпущу. Я вспомню через минутку. Тебе не удастся облапошить старину Джорджи!

– Кто такой старина Джорджи?

– Георг. Меня зовут как короля!

Клаус все еще старался вести себя вежливо ради англо-германских отношений, но уже пребывал в смятении и понимал не все из того, что ему говорили. Может, он раньше просто не слышал таких слов.

– Боже, храни короля! – произнес Бертрам и глупо хихикнул. – И все такое прочее. А как насчет того, чтобы где-то посидеть, тяпнуть и потрындеть?

В это мгновение что-то внутри Клауса треснуло.

– Я вас не знаю, – заорал он. – Я никогда в жизни не видел вас раньше. Я не хочу ничего тяпать и не хочу трындеть!

– Послушай, старина, – произнес Бертрам обиженным голосом. – А ты что, правда не тот самый немец Герман? Ты учился в Оксфорде вместе с моим братом Оливером?

Клаус выпрямился во весь рост, говорил медленно, осторожно подбирая слова, как разговаривают с идиотами, правда, в его голосе слышалась едва сдерживаемая ярость.

– Я не Герман. Я никогда не был тем самым немцем Германом. Я никогда не был в Оксфорде! Если это какой-то глупый розыгрыш…

Бертрам рассыпался в извинениях. Он извинялся долго и пространно. Он просил его извинить еще большее количество раз, чем заявлял о том, что знает Германа. Он стал предлагать мистеру Риттеру показать ему Лондон.

– Все, что хочешь увидеть, старина. Я знаю все достопримечательности и могу сводить тебя на чертовски хорошие представления и в классные клубы. Что тебе нравится?

Бедный Клаус просто не мог от него сбежать. Он покраснел, и я боялась, не случится ли у него сердечный приступ. Я тем временем снова повернулась к Риченде, чтобы проверить, не нужно ли мне как-то поучаствовать в разговоре, чтобы не вызвать подозрений. Мои страхи были безосновательными. Она что-то рассказывала о том, как встретила своих школьных подружек. Одну из них сопровождала взрослая дочь.

– Какая у нее кожа! Ты должна была ее увидеть, Эфимия! Она больше похожа на ту тряпку, которой Гленвиль чистит мои туфли. Никто не поверит, что мы одного года рождения. Ее сопровождала восемнадцатилетняя дочь, девица изможденного вида, жеманная, глупо улыбающаяся, в которой не больше женственности, чем в парковой ограде. Моя одноклассница выглядела как бабушка и еще имела наглость высказаться о том, что я только что родила…

Определенно Риченде никакие мои комментарии не требовались, и мне не хотелось прерывать льющийся из нее поток слов.

Затем Клаус поклонился и щелкнул каблуками. Бертраму удалось встать у него на пути, но Клаус опять только поклонился и еще громче щелкнул каблуками. У Бертрама оставалось два варианта действий: или рухнуть на землю после того, как он сгребет немца в медвежьи объятия, или позволить Клаусу сбежать. Я повернулась и положила руку на спинку стула, чтобы быстрее вскочить на ноги, если потребуется действовать немедленно.

– Так что в любом случае я сказала, что буду ждать Ричарда здесь. Он опаздывает уже на десять минут. Это как раз в его стиле, – сказала Риченда.

Я мгновенно переключила внимание вновь на Риченду.

– Ты встречаешься здесь с Ричардом? – спросила я, чувствуя, будто меня на самом деле окатили водой из вазы, как собирались. – Здесь? Сейчас?

– Эфимия! Ты что, не слышала ни слова из того, что я сказала?

И это оказался еще один раз в моей жизни, когда я не могла сказать правду. Отец учил меня никогда не лгать. Но после знакомства со Стэплфордами я нарушала это правило чаще, чем пила чай, а я ведь настоящая англичанка.

– Я сегодня потеряла сознание. Я сильно ударилась головой об пол. Может, это как-то повлияло на мой слух, – сказала я.

– Боже! – воскликнула Риченда. – А я-то все гадала, зачем ты послала за мной. Я думала, что этот немец тебя донимает. – Она склонила голову набок. – Да, слева у тебя что-то не то с прической.

– Я упала на эту сторону.

Я приподнялась, готовая бежать на помощь Бертраму. Я видела, как Клаус целеустремленно обходит Бертрама, и в ту самую минуту, когда Бертраму оставалось только прижать немца к полу, чтобы не отпустить, в холле появился Фицрой и кратчайшим путем отправился к Клаусу. Бертрам отступил, вздохнув с невероятным облегчением. Даже несмотря на разделявшее нас расстояние, я видела, как вздымалась и опускалась его грудь. Я рухнула назад на стул. Риченда продолжала болтать.

– Твои пирожные не будут слишком мокрыми? – спросила я. – Ты же попросила добавить крема.

Выражения менялись на лице Риченды со скоростью течения быстрой реки. Одно наплывало на другое. Потом у нее отвисла челюсть, открылся рот, она опустила брови и наконец выпучила глаза. Пирожные победили. Она протянула руку за самыми большими меренгами, прослоенными кремом, и затолкала в рот столько, сколько поместилось. Оставшаяся снаружи часть рассыпалась, и мелкие сладкие крошки полетели ей на грудь, а значительная часть упала на стол. Крем полез из уголков ее рта. Ее глаза наполнились ужасом. Она схватила салфетку и спрятала за ней лицо. Из-за салфетки слышалось, как она жует, проглатывает пирожное и как она один раз чуть не подавилась. Подошел Бертрам и сел рядом со мной.

– Я не буду возражать, если мне больше никогда в жизни не придется этого делать, – сказал он.

– Я все время прислушивалась и считаю, что ты был великолепен, – ответила я.

Бертрам улыбнулся:

– Мне было очень трудно сдерживаться, чтобы не броситься тебе на помощь, когда ты упала, – признался он. – Как я понял, ты это сделала преднамеренно и никак не пострадала.

Он смотрел на меня, ожидая заверений. Я тоже смотрела на него неотрывно. На какое-то мгновение в этом мире остались только мы вдвоем. Не осознавая, что мы делаем, мы подались вперед и потянулись друг к другу. Его рука потянулась к моей. Наверное, я легко вздохнула или каким-то еще образом показала, что счастлива.