Когда в Чертовке утонуло солнце - Алексей Котейко

выстрели он или я не в мишень, а в какую-нибудь «ночную» цель — пули стали бы светиться.

— Правильно думается, — усмехнулся Шустал.

— Так почему?

— Я в этом не силён. С таким вопросом тебе надо бы к алхимикам — это ведь они присылают нам свинец, из которого потом льются пули. И железные чушки, из которых в нашей кузнице куют клинки, пики, алебарды.

— Думаешь, они туда что-то добавляют?

— Уверен, что добавляют. Наверное, это как-то связано с луной.

— Почему?

— Потому что при набирающей силу Луне свет у оружия всегда ярче, а удары как будто болезненнее для наших врагов.

— Ты же католик? — уточнил Максим. — А это всё вроде как суеверия?

— Суеверия? — фыркнул капрал. — Ну тогда, если это суеверия, и наша служба вроде как ни к чему? В детстве, когда тебе мерещилось что-то страшное под кроватью, ты просто накрывался с головой одеялом. Может, и теперь попробовать? Вдруг сработает? Только не говори мне, что темноты ты никогда не боялся.

— Боялся, — не стал отнекиваться Макс. — Но я специально уходил в дальний конец сада, куда не доставал свет из окон дома. Там, за забором, начинался пустырь, заросший деревьями. Ни огонька, ни жилья, ни человека. Казалось, что оттуда может пожаловать нечто огромное, зловещее. А я упрямо стоял и стоял, пока родители не начинали меня разыскивать и не уводили в дом. И через какое-то время перестал бояться. Темнота вдруг стала дружелюбной: тихонько шелестели листья, возились какие-то ночные зверушки, иногда вскрикивала сонная птаха.

— Не зря ты выбрал на шляпу рысь, а перья тебе дал коршун, — задумчиво проговорил Иржи. — Темнота — дружелюбная? Ты только не скажи это какому-нибудь обывателю. Я-то тебя понял и, думаю, почти все наши поймут. Но вот простой пражанин будет удирать от такого заявления, как чёрт от ладана. Ну а что касается суеверий и Луны — она покровительствует нам точно так же, как святой Ян Непомуцкий. Луна — это небесное серебро и белый свет, которые так не любят порождения мглы. Наверняка у алхимиков имеются ещё и собственные толкования, которые они используют в своей работе, но мне этого достаточно. Оружие светится и разит. Хотя если ты попытаешься применить его против обычного человека или не человека, никакого света не будет — просто добротная сталь.

— Которую запросто грызут крысы? — вспомнил Максим слова квартирмейстера, и оба приятеля тихо захихикали.

Тела погибших стражников ещё днем перенесли в ротонду Святого Креста и священник успел прочесть над ними молитвы. Теперь маленькая привратницкая превратилась в штаб разворачивающейся операции, командование которой было формально поручено пану Фишеру.

— Работаем только по трое, — своим скрипучим голосом раздавал указания капрал. Худощавое лицо его с высокими скулами и глубоко посаженными глазами при неярком свете двух свечных фонарей, поставленных на столе, представляло собой маску из тёмных и светлых пятен. Так что капрал и сам сейчас сильно смахивал на покойника. — Резанов…

— Пан капрал, — осмелился вставить Макс. — Разрешите идти с капралом Шусталом?

Фишер несколько мгновений раздумывал, потом кивнул:

— Разрешаю. Пан Шустал, кого возьмёте третьим?

— Ульриха, — не раздумывая, сказал Иржи.

— Хорошо. Наружное оцепление — двойками, в пределах видимости. Перекличка каждые три минуты по цепочке. Паны капралы со своими вторыми номерами пусть постоянно патрулируют вдоль отведённого участка стены.

— Кому куда? — спросил, как всегда невозмутимый, Душан.

— Ваша, пан Душан, восточная. Пану Соботке, — Фишер кивнул жилистому киноцефалу, у которого на вполне человечьем теле помещалась пёсья голова с седоватой шерстью, — западная.

— Надо было жаровни захватить, — отозвался Соботка хрипловатым голосом, раскатывая букву «р». — Холод от реки собачий.

Это замечание вызвало у всех улыбки. Капрал довольно оскалился.

— Ваша правда, жаровни были бы впору, но не до них. Пан Чернов пойдёт на северную стену, углы ограды тоже под его присмотром. Пану Земану южная стена, с углами и входом. Самое главное: если вдруг эта тварь попытается вырваться за стену — задержать любой ценой. В переулках мы её не поймаем.

— Разрешите вопрос, пан капрал? — подал голос Максим.

— Спрашивайте.

— А почему просто не сжечь найденный гроб? Если ламия к нему привязана — она же должна погибнуть?

Фишер хмыкнул:

— Не должна. Останутся гвозди — и она будет возвращаться к гвоздям. Выбросим их в реку — будет приходить к тому месту на берегу, где они ушли в ил. Да и потом, гроб может быть металлическим, или даже каменным. Нет, нам нужно поймать её саму.

— И что с ней тогда делать? — растеряно спросил парень. — Пан капрал, — поспешил добавить он.

Фишер развернул принесённую с собой тряпичную скатку, в которой оказалось несколько десятков заострённых палочек с полметра длиной, похожих на толстенькие лучины.

— Осина, — пояснил капрал для Макса. — Проткнуть сердце, в зубы вбить камень или кирпич, голову, кисти и стопы отрубить, тело перевернуть спиной вверх. А потом…

«Какое уж там 'потом», — подумалось младшему стражу.

— А потом похоронить в освящённой земле. Вот тогда ламия уже не встанет и не вернётся.

Максим едва не спросил, почему нельзя было всё это проделать днём, при свете, но вспомнил слова рабби Лёва о том, что сидевшее на могильных памятниках существо не даст себя увидеть. Вздохнув, он взял из связки осиновый кол, сунул его за пояс и вышел в холод ночи, поплотнее запахивая плащ.

Десятки Бубла и Дворского, порядком измотанные многочасовым дежурством, с радостью встретили смену и, едва сорок стражников оцепили периметр кладбища, тут же снялись, уходя обратно в казарму. Слышались шёпотом высказываемые пожелания удачи остающимся и, тоже вполголоса, произнесённые ответы. Расставленные по двое стражники всматривались в ночь, время от времени проверяя, не погас ли слева или справа от них огонёк факела на следующем посту.

Шустал и Фишер негромко раздавали указания своим выстроившимся в шеренгу бойцам. Затем те по трое стали входить в калитку, и скоро с внутренней стороны южной стены растянулась цепочка факельных огоньков. Круглолицый, плотненький Ульрих с протазаном на плече и факелом в руке замер позади Иржи.

— Двинулись! — передали по цепочке приказ Фишера, и облава началась.

В отличие от рабби Лёва, ночные стражники не церемонились: заросли ежевики нещадно рубились, трава топталась, каждый мало-мальски подозрительный участок тройки осматривали с такой тщательностью, будто