Приговор - Иван Любенко

— Да вот здесь, — начальник штаба показал в сторону сейфа, над которым висела картина с натюрмортом. — Код знаю только я.

— Разрешите идти? — осведомился Фаворский.

— Да, господа, вы свободны.

Уже через час, после простого, но обильного обеда Ардашев принялся за работу, и около пяти часов утра она была закончена. Ровно в шесть он передал бумаги начальнику штаба Добровольческой армии и отбыл в Ставрополь на бронепоезде «Генерал Корнилов» вместе с полковником Шкуро.

Поезд был самодельной бронировки, но имел две бронеплощадки из двух морских 3-х дюймовых орудий образца 1900 года, с одним 47-ми миллиметровым орудием системы «Гочкинс» и пулемётами на платформе. Артиллерийская обслуга состояла из офицеров и кубанских казаков.

До Ставрополя железная крепость доехала за несколько часов.

Вокзал был весь заполнен людьми. Празднично одетая публика встречала Шкуро, как героя. Огромная масса народа кричала «ура» и забрасывала полковника цветами. Ему был подан экипаж и в сопровождении собственного конвоя он отправился на приготовленную специально для него квартиру.

Статский советник вышел из бронированного вагона незамеченным и растворился в толпе.

В стане большевиков, отступивших в село Татарку, а потом и добежавших до станицы Невинномысской, царили ссоры и взаимные обвинения в предательстве. Узнав, что у Шкуро совсем не имелось артиллерии, а отряд по численности был меньше Ставропольского гарнизона, они стали искать виновных. И таким оказался Член Президиума Губисполкома, ответственный секретарь губкома РКП (б), губернский военный комиссар и редактор газеты «Заря свободы» Михаил Морозов. Матрос Сивцев зарубил его как предателя и паникёра, даже не предоставив ему право быть расстрелянным. Бежал и Валериан Петров — член Губисполкома и ревтрибунала. Он скрылся ночью вместе со своим помощником, выпрыгнув из окна. Командующим разрозненными силами красных избрали Фому Шпака, известного своими зверствами в Ставрополе ещё при подавлении офицерского восстания. И новый командир решил тут же отбить город.

Наступление началось ранним утром одиннадцатого июля. Четыре тысячи красноармейцев предприняли атаку на Ставрополь со стороны станицы Темнолесской, выбив оттуда казаков войскового старшины Летова. Бригада пластунов полковника Слащёва бросилась им на помощь, пытаясь закрепиться вдоль берега реки Татарки.

Между тем, третья колона красных заняла Бешпагир. В северных уездах губернии, в районах кочевий, большевики собрали внушительный отряд из шести тысяч сабель, которому с трудом противостоял отряд генерала Боровского.

Все просьбы полковника Шкуро получить подкрепление от сил генерала Деникина остались без ответа, поскольку войска Добровольческой армии вели кровопролитные бои у железнодорожной станции Кавказская. Шкуро оказался в полукольце. Ему не оставалось ничего другого, как отходить к Ставрополю.

Пластуны Слащёва с трудом сдерживали наступление Шпака, окопавшись на подступах к городу. Патроны заканчивались, снарядов не было вовсе. Артиллерия красных уже доставала до окраинных улиц губернской столицы. Паника едва не овладела жителями.

В бой пришлось бросить ещё не сформированный офицерский Ставропольский полк, но и его первое наступление захлебнулось, несмотря на помощь рабочих старого Форштадта, вдоволь вкусивших за время красной разбоя советодержавной «свободы». Когда кровавое солнце запалило закатом верхушки деревьев, подошло подкрепление от генерала Боровского.

Корниловский полк под командованием полковника Елисеева и кубанские стрелки, войдя во фланг наступающим, пошли в атаку цепью в полный рост, не произведя ни единого выстрела. Красные заколебались и обратились в бегство.

Пытаясь предотвратить отступление, Шпак выслал вперёд несколько грузовиков с пулемётами и одним горным орудием, сопровождая их лично вместе со своим ординарцем. В ответ Шкуро приказал рассыпать полк лавой, чем отрезал автомобилям путь назад. В сабельной атаке есаул Провоторов зарубил Шпака и овладел трофеем красного командира — наградным револьвером с толстой длинной золотой цепью, которой Шпак крепил оружие к кобуре. Всё же некоторым машинам удалось избежать окружения и прорваться к своим.

Бой закончился в сумерках. Красные откатились на исходные позиции, и город заснул спокойно.

Близость фронта подтолкнула большевистское подполье к активным действиям. В ту же ночь на стенах домов появились прокламации, отпечатанные типографским способом и обращённые к воинам Добровольческой армии. По всему было видно, что изготавливались они заранее и использовались по всему Южному фронту.

Одну из таких листовок Ардашев увидел у здания бывшего Дворянского собрания, когда шёл вверх по Николаевскому проспекту в сторону Александрийской (бывшей Присутственной, Нестеровской, а ещё ранее Комиссариатской улицы). Она гласила:

«Белый солдат! Послушай-ка, брат! Не пора ли тебе перестать слушать лживые речи твоих господ начальников? Ведь морочат они твою головушку разными небылицами про нашу Красную армию. Не верь им. Ты лучше всмотрись-ка в тех, кто отталкивает тебя от нас. Кто они такие? Это — генералы, полковники, офицеры, юнкера, студенты, баре и барчата, все люди белой господской кости. Для них, конечно, наша Красная армия хуже смерти. Потому-то они и скалят зубы на нас, как хищные волки.

Ведь наша Красная армия это — плоть от плоти, кость от кости трудящихся, крестьян и рабочих. Мы — это народ, мы защищаем народные права от бар и господ.

На своих штыках мы несём смерть только тем, кто веками угнетал рабочих и крестьян. А всем угнетённым и обездоленным мы несём освобождение и нашу братскую помощь.

Переходи, брат, к нам. Чего ждать-то? Если бы все белые солдаты перешли к нам, то давным бы давно кончилась война, и мы все разошлись бы по домам да зажили бы на свободе без царей, генералов и помещиков! Подпольный военно-революционный комитет».

— За ночь оклеили все заборы, — раздался за спиной знакомый голос.

Ардашев обернулся. Позади него стоял Каширин.

— Антон Филаретович? — статский советник протянул руку. — Рад вас видеть в добром здравии.

— Взаимно, Клим Пантелеевич. Дайте-ка я сниму аккуратно это большевистское художество. Пальчики откатаем, может, и найдём кого. Видите, сколько отпечатков понаставили. Сказано — голытьба. Даже руки не моют, а про перчатки, наверное, и не слыхали никогда. Чумазые. А всё туда же — к власти рвутся.

Каширин вынул из кармана перочинный нож, снял прокламацию и скатал её в трубочку. Затем поднял голову и спросил:

— А вы, верно, с Аркадием Викторовичем собирались проститься?

— Проститься? — удивился Ардашев. — А разве он умер?

— Да, повесился грешный. Сегодня утром кухарка обнаружила. Зацепил верёвку за потолочный крюк, забрался на табуретку и спрыгнул. Года два тому назад, супружница его — Анна Перетягина — простудилась и преставилась. С тех пор запил наш надворный советник с горя, со службы ушёл, анахоретом жил, а теперь вот и повесился.