Преисподняя - Оливер Боуден

– Прошу, перестань реветь, Флоренс, и займись чем-нибудь полезным, – увещевала она. – Эй, ты, осторожнее! Это самая лучшая мадера в моем походном винном погребе… А ты поаккуратнее с этим фарфором, иначе мои званые вечера в Джелалабаде утратят изящность. Я планирую устроить званый ужин через два дня. Уверена, познакомиться с высшим светом Джалалабада будет весьма занятно.

Стоя возле кипариса, капрал Кавана повернулся к Лавеллу и, глядя холодными, немигающими глазами, произнес:

– Ну и дура.

Двое мужчин находились на достаточном расстоянии от чужих ушей, однако полковник сердито зашипел в свойственной полковникам манере:

– Вы никак умом тронулись? Или дали увольнительные всем вашим правилам приличия? Капрал, вы знаете, с кем вы говорите? А о ком вы такое говорите, вам известно? Это же…

– Я прекрасно знаю, с кем я говорю о ком, сэр, – спокойно ответил Кавана. (Хладнокровия этому человеку, по-видимому, было не занимать.) – И как раз потому, что я знаю, с кем говорю, мне подумалось, что я могу говорить открыто. Прошу меня извинить, если я неверно оценил ситуацию. Тогда я вернусь к моим солдатам и продолжу готовить их к маршу.

Капрал приготовился было уйти, однако Лавелл из любопытства задержал его:

– Я готов вас выслушать. Только следите за своим языком.

Кавана и не подумал это сделать. Он намеревался изложить собственный взгляд на происходящее и при этом его совсем не заботила учтивость изложения.

– Вы знаете, каково расстояние до Джелалабада? До него сто пятьдесят километров. Отсюда выйдут шестнадцать тысяч человек, и только четверть из них – солдаты. Хорошо, если четверть. Остальные – весьма разношерстная публика: носильщики, слуги, женщины и дети. Искать среди них бойцов – занятие неблагодарное. А вам известно, сэр, в каких условиях будет совершаться поход? Двигаться придется по колено в снегу. Местность – хуже не сыщешь. Добавьте к этому крепчающий мороз. Теперь обратимся к Акбар-хану. Что сказать о нем? Он даром времени не терял. Путешествовал по горам, повсюду встречаясь с вождями местных племен и собирая подкрепление для своих грядущих злодеяний. Акбар-хану нарушить обещание – раз плюнуть. Едва мы выйдем за ворота, он начнет методично нас истреблять. Леди Сейл думает, что уже через два дня она устроит в Джелалабаде свой первый званый вечер. А я думаю, нам крупно повезет, если мы доберемся туда через две недели. Нам недостает оружия и боеприпасов. Такое же положение с едой, топливом и прочими необходимыми вещами. Поймите, сэр: этот поход обречен. Он погубит и нас, если мы не объединим силы и не начнем действовать.

Далее капрал рассказал Лавеллу, что в достаточной мере владеет языком пушту, и предложил поступить к полковнику денщиком. Но Лавелл еще не исчерпал весь запас гневных слов. Негодуя на капрала, он устроил тому разнос, велев впредь не быть столь наглым, а предательские мысли о дезертирстве – держать при себе.

– Жалкий подхалим! – гремел полковник. – Должно быть, вы надеялись втереться ко мне в доверие. Не знаю, зачем я вообще с вами говорю, но знайте, что я был и до конца останусь верным слугой генерала Эльфинстона.

В первый же день похода стало ясно: Акбар-хан вероломно нарушил все обещания, а Эльфи-бей действительно глуп. Ночью на привале, когда отовсюду слышались голоса раненых и умирающих, когда люди засыпали прямо на снегу, не зная, проснутся ли утром, всерьез перепуганный Лавелл пробрался в палатку Каваны и спросил, согласен ли капрал стать его денщиком.

– Я? Жалкий подхалим? – вопросом на вопрос ответил Кавана.

Он ничем не выдал мрачного удовлетворения при виде испуганного полковничьего лица. Кавана сделал вид, что раздумывает, затем ответил Лавеллу отказом и притворился обиженным. Так продолжалось, пока трясущийся полковник не извинился.

Наутро, когда британские уланы устремились на позиции афганцев в бесплодной попытке прекратить дальнейшие атаки противника, Кавана, Лавелл и верный полковнику сипай, чье имя в записях не упоминалось, дезертировали.

Их путь через холмы и перевалы был тяжелым и опасным. Они не отваживались подходить слишком близко к колонне, опасаясь, что их могут заметить. И в то же время удаляться от существующих дорог тоже было опасно. Из всех уголков исследованного мира горы и долины Афганистана считались едва ли не самыми суровыми и враждебными. Картину дополняли беспощадные январские морозы и опасность наткнуться на многочисленные кочующие племена.

Дезертиры накормили лошадей и двинулись дальше. Пройдя очередной отрезок пути по утесам и каменистым склонам, они вдруг обнаружили, что им самим нечего есть. В спешке они не позаботились о припасах. Когда на исходе третьего дня холодный ветер принес запах жарящегося мяса, их желудки насторожились вместе с остальными чувствами.

Вскоре они увидели пятерых горцев, устроивших привал рядом с тропой. Горцы сидели у костра, на котором жарилась дикая коза. По одну сторону – сплошные скалы, по другую – головокружительный обрыв.

Как и все английские солдаты, Кавана и Лавелл с должным уважением относились к афганским бойцам. Здешние места населяли воинственные племена. Ловкие, умелые афганские мужчины одним своим видом вызывали страх. Под стать им были и женщины. Сдирание кожи заживо и «смерть от тысячи ран» считались еще не самыми изощренными и жестокими.

Троица дезертиров пряталась за большим валуном. Суровый сипай был полон решимости, хотя и знал, как афганцы обращались с пленными сикхами. Лавелл молча уступил командование Каване, а тот благодарил Бога, что горцы не догадались выставить дозорного. Осторожно выглядывая из-за валуна, капрал оценивал обстановку.

Никаких обходных путей в этих местах не было и быть не могло. Продвижение вперед почти неминуемо означало сражение с горцами. Возвращение к колонне – расстрел за дезертирство.

Значит, сражение.

Все пятеро горцев были в длиннополых халатах. На голове – тюрбаны. Поблизости переминались с ноги на ногу лошади, нагруженные припасами, среди которых была и туша второй козы. По другую сторону от костра стояли поставленные шалашиком джезайлы – афганские ружья.

Кавана хорошо знал джезайлы. Имея длинные стволы, эти самодельные ружья стреляли дальше мушкетов «браун бесс», которыми были вооружены солдаты Эльфинстона. Колонну обстреливали почти исключительно из джезайлов, а при таком скоплении противника каждая пуля попадала в цель. Афганские снайперы стреляли не только пулями, но и гвоздями и даже мелкими камешками. Все это летело в отступающих англичан, чья потрепанная колонна находилась сейчас на двести пятьдесят метров ниже, в долине. По афганской традиции приклады всех джезайлов были затейливо украшены. На одном даже красовались человеческие зубы.

Но джезайлы заряжались с дула. Приглядевшись к ружьям, Кавана с облегчением заметил, что они не готовы к сражению. Впрочем, и заряженные, они не годились для ближнего боя. Горцы, конечно же, схватятся за хиберы – тесаки, висевшие у них на поясе. Великолепное оружие для поединков.

Кавана взглянул на своих спутников. Относительно сипая ему было известно, что это храбрый и опытный солдат, а вот насчет Лавелла он сомневался. Сам Кавана обучался в школе фехтовального искусства, основанной Доменико Анджело Тремамондо, и прекрасно владел холодным оружием.