Найти и обезглавить! Том 1 - Роман Глушков

Баррелий был в курсе, что при стрельбе из блитц-жезла расстояние до жертвы играет важную роль. Молния редко била в ту точку, куда был направлен жезл, и уже в десяти шагах от цели шансы попасть в нее сильно уменьшались. Поэтому курсору пришлось сначала приблизиться к ван Бьеру, чтобы при любом отклонении молнии она угодила в него. А куда угодила, значения не имело. В отличие от стрелы, что могла и убить, и ранить, молния почти всегда разила наверняка, что в грудь, что в пятку. И почти всегда убивала, если речь шла о боевом блитц-жезле, а не о церемониальном.

Не желая испытать на себе ярость Громовержца, кригариец подхватил валяющийся под ногами, гнилой поддон из-под кирпичей и швырнул его в курсора. И сделал это очень вовремя. Молния ударила в летящий поддон, расщепила и подожгла ее, но до ван Бьера не достала. А он, дабы не нарваться на второй выстрел, подскочил к курсору, схватился за блитц-жезл и рванул тот у него из рук, собираясь обезоружить противника.

И тут случилось непредвиденное: из жезла ударила вторая молния и угодила точно в голову своему заклинателю!

Баррелий знал, каково оно, когда тебя жгут молниями. Он испытал это на собственной шкуре, посидев одно время в подвалах Капитула по подложному обвинению. Но блитц-жезлы, которыми его пытали, сверкали и жглись слабее того, под чей удар он сейчас угодил. Но если монах испытал не себе лишь отголоски «божьей благодати», то курсора она ошарашила в полной мере.

Сила Громовержца отбросила противников друг от друга и уронила наземь. Однако ван Бьер пережил лишь кратковременные спазмы и боль. Тогда как заклинатель молний оцепенел в скрюченной позе, а от его головы, на которой сгорели волосы и почернела кожа, шел дым. И все же монах не забыл, что на выходе из подворотни его ждет еще один храмовник. Поэтому он вскочил на ноги так быстро, как только смог, дабы встретить врага стоя, а не на земле…

…И только теперь обнаружил, что держит в руке отобранный у курсора блитц-жезл!

О том, чтобы выстрелить из него, не могло идти и речи – на такие чудеса кригариец был не способен. Но выбрасывать жезл он тоже не собирался, поскольку не успел подобрать меч, а эту штуковину можно было использовать в качестве дубинки.

Приготовившись к драке, ван Бьер принял боевую стойку, но его ожидал новый сюрприз.

Увидев нацеленный на него блитц-жезл, враг остановился так резко, что едва не упал. А затем попятился от кригарийца, и пятился до тех пор, пока в конце концов не перешел на бег и не выскочил из подворотни. После чего, отбежав подальше, снова взялся трубить в горн, призывая сюда подкрепление.

– Ты глянь, какое полезное дерьмо! – подивился монах, уважительно посмотрев на свой трофей. Непонятно, правда, к кому он обращался. Бестии уже и след простыл, а те, кто остался в подворотне, не могли ни слышать его, ни ответить ему.

Подобрав с земли свое оружие, Баррелий прихватил заодно блитц-жезл и наконец-то опять вырвался на улицу.

Он не знал, куда лучше всего убегать – подмога горнисту могла прибыть отовсюду. Поэтому монах не мудрствуя лукаво помчался в сторону, противоположную той, куда отбежал храмовник. Который – вот же сукин сын! – не оставил его в покое. И пустился за ван Бьером, держась от него на безопасном расстоянии и продолжая дуть в горн.

Драпать с сигнальщиком на хвосте было рискованно – еще немного, и за кригарийцем начнут охоту стражники и храмовники всего города. Поэтому он, поплутав по улочкам и не сумев оторваться от погони, просто остановился за очередным углом и замер в ожидании.

И когда вскоре за тот же угол завернул горнист, его постигла весьма неприятная неожиданность.

Храмовник был, видимо, уверен в том, что преступник чешет от него во все лопатки, и, приближаясь к повороту, даже не притормозил. И потому как бежал, так и налетел с разбегу лбом на набалдашник кригарийского меча.

Этот дозорный оказался не столь крепким, как его товарищ. Получив по лбу, он распластался в уличной пыли и вмиг утратил желание не только трубить, но и бегать. А Баррелий растоптал вдобавок ногой его сигнальный рог, превратив тот в обломки. На всякий случай. Затем чтобы кому-то из добропорядочных горожан – а эта стычка произошла на глазах дюжины свидетелей, – не вздумалось помочь властям и подуть в горн вместо храмовника.

– Проклятый город! – процедил сквозь зубы монах, убегая с места своего очередного преступления. – Проклятые курсоры! Проклятые храмовники! Проклятые Вездесущие! Проклятые бахоры! Проклятый Вирам-из-Канжира! Проклятый щенок проклятого гранд-канцлера!.. – И, немного подумав, включил в этот список проклятых последнее имя: – Проклятый я, что позволил втянуть себя в это дерьмо! Которое, готов поспорить, еще только начинает валиться мне на голову из Большой Небесной Задницы!..

Ван Бьер сдержал данное мне обещание и обернулся до темноты. Однако возвратился он не в духе и сразу же велел мне собирать вещи. Потому что, по его словам, отныне смертельная опасность грозила нам обоим не только в городе, но и за его чертой.

Пока он отсутствовал, я выстирал одежду, поел – кригариец оказался прав и вскоре зверский голод возобладал над всеми моими чувствами, – а также выспался. Последнее выглядело нечестно по отношению к моему спасителю, поручившему мне охранять тележку. Но что еще было ожидать от усталого и издерганного ребенка? Набив себе брюхо жареной зайчатиной, я тут же ощутил желание прилечь и вздремнуть. И, сомкнув глаза, проспал в итоге до самого вечера.

С другой стороны, а был бы от меня толк, посягни кто-нибудь на имущество кригарийца? Ни защитить тележку, ни убежать вместе с нею у меня все равно не хватило бы сил. Да и без тележки я бы никуда отсюда не удрал. Разве что, заслышав приближение врага, спрятался бы в кустах, и только.

Как гласит народная поговорка: нищему собраться – только подпоясаться. В какой-то мере это относилось и к кригарийцу, что таскал с собой по миру весь свой нехитрый скарб. А поскольку собирать нам было практически нечего, мы с ним отправились в путь еще раньше, чем он отдышался после своего бегства из Дорхейвена. Отправились на ночь глядя, но я и так проспал полдня и оттого не возражал насчет прогулки.

– У меня есть для тебя две новости, щенок: одна хорошая, зато другая – хуже некуда, – сообщил Пивной Бочонок, когда мы с ним отошли от ручья и выбрались на извилистую охотничью тропу, что вела на восток. Таща за собой тележку, монах успевал не только разговаривать, но и дожевывал остатки зайца, которого я не смог съесть целиком. – Начну с хорошей. Знающие люди сказали мне, что теперь ты – единственный наследник вашего семейного состояния. И что большая его часть уцелела, поскольку хранилась не здесь, а в вейсарском банке. Вот только есть одна загвоздка…

И он поведал мне про ключ и про пароль, что были необходимы для признания меня вейсарскими банкирами полномочным наследником. Еще Баррелий рассказал, кто теперь правит Дорхейвеном, и кого Капитул обвинил в убийстве гранд-канцлера. В последнее я, разумеется, тоже не поверил, ведь я знал этих людей с малолетства, и ни о ком из них отец ни разу не отзывался плохо. Чего нельзя сказать о Капитуле и об Илиандре. Их Гилберт-старший, будучи пьяным, костерил самыми последними словами, не стесняясь ни моего присутствия, ни чьего-либо еще.