Поцелуй мертвеца - Лорел Гамильтон

— Поговаривают, что ты будешь кромсать тела на глазах у других вампиров, это, правда?

Я кивнула, все еще глядя на тело, лежащее на земле.

— Я помогу занести внутрь твои инструменты.

Эти слова вынудили меня перевести взгляд на него. То, что я увидела в его лице, заставило меня слегка наклонить голову, будто я пыталась лучше разглядеть тот блеск в его глазах. Он был полон злости, но такой, которая наполняет взгляд сиянием и слегка румянит лицо. Если бы он был женщиной, возможно, я сказала бы ему: «Ты красивая, когда злишься».

— Твой напарник ведь поправится, да?

Он кивнул в ответ, но глаза сузились и теперь его гнев выглядел именно тем, чем и являлся — ненавистью. У него не то стояк был на вампиров, не то зуб на них, и началось это не сегодня. Я могу распознать давнишнюю ненависть, когда вижу ее. Я раздумывала, не спросить ли его об этом, но это шло вразрез с кодексом братана. Нельзя спрашивать так прямолинейно. Я могла бы повести себя подобным образом с офицерами, которых давно уже знала — они не мешали мне ковыряться в вещах, быть девчонкой — а вот сновыми, мне приходилось быть таким же мужиком. Они не задавали вопросов насчет эмоций, если только не были вынуждены; меня ничто не вынуждало, мне просто хотелось знать, поэтому я забила на это, на время.

— Я хочу видеть их лица, — сказал он.

— Ты имеешь в виду лица вампиров?

— Да.

— А я не хочу, — сказала я.

— Почему нет? — недоуменно нахмурился он, глядя на меня.

— Потому что весь их страх, вся ненависть будут направлены на меня. Не так-то приятно быть монстром, Ульрих.

— Монстры здесь они, — сказал он.

— А ты дай заковать себя в цепи в каком-нибудь помещении, потом лицезрей, как я вырываю сердце у одного и обезглавлю другого у тебя на глазах, в то время как ты знаешь, что по закону я могу сделать то же самое и с тобой, и скорее всего так и сделаю. Разве ты не посчитал бы меня монстром?

— Я бы думал, что ты исполняешь свой долг.

— Тебе известно, что по закону я могу не убивать вампира до того, как стану вынимать ему сердце или отрезать голову. Я могу это делать, когда он еще жив и в сознании.

—Ты когда-нибудь так уже делала? — спросил он.

— Да, — ответила я, и больше ничего не добавила. Я не сказала ему, что делала так несколько лет назад, потому что была молода и глупа, веря, что вампиры — монстры, и не осознавала, что имела право дождаться, пока вампиры умрут на рассвете, чтобы их уничтожить. Убийство их, пока они были еще «живыми», дало начало моему пониманию, что возможно была и другая сторона вопроса о монстрах. Я сделала так однажды в качестве законной пытки, чтобы получить информацию от вампира; в следующий раз я уже так не делала. Некоторые вещи можно совершить и жить с этим дальше, но это не значит, что они не оставят пятно у тебя в душе.

Я вновь направилась к джипу, собираясь вытащить снаряжение и загнать кол в каждого мертвого вампира, у которого не было явных отверстий в районе сердца или мозга. Я не часто пользовалась колами, но по закону в своем охотничьем снаряжении мне полагалось таскать их в достатке. Я использовала бы их в качестве пришпиливания к месту, пока у меня не появилось бы время на извлечение сердец из тел; и пока не нашлось какого-нибудь умника, додумавшегося вытащить кол из груди, в которую он был вогнан, вампиры так и лежали бы, пока не подходила бы их очередь или не наступал рассвет, и солнце не доделывало бы за меня мою работу. Хотя последнее теперь было уже незаконным, признавалось жестоким и неприемлемым, и приравнивалось к сожжению человека живьем. Не спорю, это было жестоко, но тут оставалось еще много тел, которые предстояло уничтожить до восхода солнца. Мне потребуется подмога.

В качестве подмоги прибыл маршал США Ларри Кирклэнд. Он был с меня ростом, низковатым для парня, голубоглазым, веснушчатым, с короткими красно-рыжими волосами, отросшими достаточно для того, чтобы закручиваться в мягкие завитки по всей голове. Обычно он довольно коротко стригся, чтобы не было никаких кудряшек, что означало — ему приходилось практически их сбривать. Его двухлетняя дочурка унаследовала его вьющиеся волосы, но темно-каштанового цвета, как у ее матери. Они позволили локонам Анджелики виться кудряшками, доходящими до ее крохотных плечиков. Ларри все еще походил на повзрослевшего Худи Дуди, но у его рта уже залегли линии будущих морщинок, будто он проводил слишком много времени хмурясь или принимая серьезный вид. Когда, в качестве моего стажера, он попал в этот, связанный с казнями бизнес, он улыбался чаще. Я предупредила его, что эта работа может его сожрать, если ей позволить.

Мы разговаривали, стоя у тел.

— Я заколола тех, у кого не было достаточно повреждений, чтобы считаться окончательно мертвыми. Возьмись за остальных, а затем присоединяйся к нам наверху.

— Присоединяться к чему? — Его вопрос прозвучал с явным подозрением. Этому он тоже научился на работе.

Я уже рассказала ему, о своих намерениях помочь сломить подозреваемых.

— Можешь работать в одной комнате с кем-то из задержанных, пока я занимаюсь другим. Так мы управимся в два раза быстрей, тем самым повысив шансы получить полезную информацию до рассвета.

На его лице читалось уже хорошо знакомое мне упрямство, уголки рта были опущены вниз. Это было частью того, откуда он приобрел такой хмурый взгляд, упрямый цинизм. Этим всем я обзавелась уже много лет назад, но за последние годы все хмурые линии на моем лице преобразовались в линии от улыбок. Я улыбнулась, покачав головой, и вздохнула.

— Чему ты улыбаешься? — спросил он, подозрение в его голосе соответствовало подозрению на лице.

— Тебе… себе… ничему конкретно… всему сразу.

— Это еще что означает, Анита? — Его хмурое лицо смягчилось, но все равно выглядело усталым, не оттого, сколько часов он отработал, а просто от окружающей обстановки, я думаю.

— Это означает, что на твоем лице я могу прочесть всю тяжесть, лежащую на твоих плечах. Мы всего лишь выполняем нашу работу, Ларри.

— И моя работа вырывать сердца и отрезать бошки мертвым вампирам, чтобы они не восстали из могилы. Моя работа — казнить вампиров, которые законом приговорены к смерти, но помогать полиции запугивать подозреваемых — это не моя работа. Это все равно, что казнить труп на электрическом стуле на глазах у осужденного заключенного. Тело все также мертво, и таким образом, ты вроде его не убиваешь, но они все же почувствуют запах паленого мяса. Это варварство, Анита. Я не буду монстром в шкафу для Зебровски.

Я вздохнула. Прежде, у нас уже возникали подобные философские разногласия, не конкретно по этому поводу, поскольку я тоже никогда не вела допрос таким образом, но…

— То есть для меня нормально быть монстром, а для тебя — нет?

— Если это заставляет тебя чувствовать себя монстром, Анита, то ты понимаешь, что это неправильно. Если ты понимаешь, что это неправильно, тогда не делай этого. — Вот так просто — он выглядел таким серьезным, таким убежденным в своей правоте. Он всегда был таким.