Тьма - Глен Кук

– Понятно. Спешить не стоит, но, когда представится случай, выясни, где она теперь. Сама себя она едва ли прикончит. На такое везение рассчитывать не стоит.

– О, это уж точно. Она жива-живехонька. Одноглазый уверяет, что она следует за нами. Мы с ним как раз на днях о ней толковали. Он считает, что она живет ради того, чтобы поквитаться с ним. За то, что он укокошил Меняющего Облик прежде, чем она научилась возвращать себе людское обличье.

Костоправ хихикнул.

– Ясно. Ничего, скоро старикан убедится в том, что он вовсе не пуп земли. Ладно, пусть нас ждут только приятные сюрпризы. А у Могабы – кишки наружу.

Он снова рассмеялся, на сей раз злорадно, и, уже вылезая из фургона, бросил:

– Скоро начнется представление.

Он и впрямь рассматривал военные действия как представление, нечто вроде игры. Не думая о том, что это игра со смертью.

Я вновь вился над головою Могабы. Я, Мурген, ангел шпионажа. Ревун и Длиннотень прибыли вскоре после рассвета. Оба полагали, что для противодействия Госпоже потребуются их совместные усилия. Похоже, по мере продвижения Госпожи на юг силы ее росли, как на дрожжах.

И тут меня осенило – это походило на религиозное откровение. Я понял, что за страх не давал покоя капитану. Он опасался, что Госпожа вернула себе былую мощь, заключив соглашение с Киной.

Мне и самому порой приходило на ум нечто подобное. Согласно всему, что я знал о чарах и колдовстве, утрата ею магической мощи после битвы в Курганье должна была стать окончательной и бесповоротной. Вся эта довольно путаная и невразумительная история была связана с истинными именами. Гуннитская мифология полна рассказов о богах, демонах и бесах, которые только тем и заняты, что скрывают свои подлинные имена в песках, ветрах и тому подобном с тем, чтобы враги не могли их опознать. Потому что узнавший имя вроде бы получал власть над тем, кто его носит. Все это казалось сущей бредятиной, но, как ни странно, срабатывало. Истинное имя Госпожи было объявлено, когда она в последний раз улаживала отношения с бывшим муженьком. Она осталась в живых, но, согласно всем мистическим канонам, превратилась в простую смертную. Которой многие желали смерти. Для бывших собратьев по ремеслу она представляла интерес как ходячая кладовая темных колдовских секретов. Знания остались при ней, хотя она и лишилась способности их использовать.

Ее имя больше не имело над нею власти. Но сама она, лишившись магической силы, видимо, не могла воспользоваться известными ей именами. Иначе давным-давно разделалась бы и с Ревуном, и со своей сестрицей. И не раскрыла бы их имена даже Одноглазому и Гоблину. Скорее бы умерла. Все-таки колдуны и кудесники – люди особого склада. Уверен, что Госпожа по-прежнему хранила немало важных секретов. Из подслушанных разговоров я знал, что Длиннотень готов был пожертвовать тремя или четырьмя пальцами, лишь бы только заполучить возможность воспользоваться знаниями Госпожи. И всякий раз, когда Длиннотень посылал Ревуна с заданием захватить Госпожу, что-нибудь не срабатывало. Уж не потому ли, что Ревун не желал еще большего усиления своего старшего партнера?

Когда-нибудь мне придется убедить Госпожу растолковать всю эту историю с именами так, чтобы это стало понятно даже такому тупице, как я. Может быть, я смогу выудить из нее столько сведений об этом волшебстве, что тем из нас, кто заглядывает в Анналы, удастся получить хотя бы смутное представление о том, что же собственно происходит.

Когда сталкиваешься с колдовством, запросто можно обделать подштанники – тут уж никакое знание не убережет. Но в любом случае не вредно знать, что же скрывается за этими смертоносными светочами.

Тенеземские солдаты находились на своих позициях. Они сонно жевали полевой паек и занимались тем, чем всегда занимаются солдаты: поносили начальство. Я вертелся среди них, прислушиваясь к разговорам на тех языках, какие понимал. Некоторые окопные философы весьма красочно описывали характер и умственные способности генералов, которые выстроили войска в боевой порядок и заставляют людей торчать в полной готовности невесть сколько времени, тогда как последнему остолопу ясно, что в ближайшее время ничего не произойдет. Ничего. Потому как чертовы талы слишком устали для каких-либо действий. Ведь они всю эту чертову ночь провели на марше.

«Тал» – самое подходящее словечко, своего рода каламбур. Будучи уничижительным сокращением от «таглиосец», оно на некоторых диалектах, бытующих к югу от Данда-Преша, означает еще и дерьмо.

Ощущение было такое, словно я не один год прослужил бок о бок с этими парнями. Мы говорили на одном языке.

На безопасном расстоянии от передовой линии Могаба возвел для себя здоровенную наблюдательную вышку. Деревянную. По моему убогому разумению, ему довольно скоро предстояло счесть ее не слишком удобной. Длиннотень и Ревун присоединились к нему на смотровой площадке. Атмосфера была не праздничной, но и далеко не мрачной. По нашему поводу никто особо не беспокоился.

Длиннотень казался чуть ли не добродушным. Эта битва должна была стать кульминацией всех его замыслов. По ее окончании ему предстояло стать властелином мира, не имеющим соперников – кроме, возможно, некоторых союзников, не вполне разделявших его амбиции.

Я был задет тем, что нас, похоже, не принимали всерьез. Могаба сумел внушить всем этим людям уверенность в том, что они непобедимы. А солдаты зачастую именно таковы, какими себя считают. Уверенность ведет к победе. За все время, пока я наблюдал за ними, Ревун ни разу не завопил. Длиннотень ни разу не вышел из себя. Госпожа их, конечно, беспокоила, но особого волнения, какого можно было ожидать, – не наблюдалось.

Восходящее солнце уже начинало выжигать туман – повсюду, кроме нашего лагеря. С правого фланга Госпожи веял слабый ветерок. Там тлели костры, затягивая стоянку дымом. Тенеземцы могли видеть только лагерную обслугу, беспрерывно подносившую хворост, да вздымавшиеся над туманом и дымом осадные башни. Детали, из которых эти башни собрали, доставили с баржи, с реки Нагир, что стоило немалых усилий и еще большей брани.

На кой хрен их приволокли сюда, я решительно не понимал. Это не имело никакого смысла. Мы ведь не собирались штурмовать крепость. Правда, зная Костоправа, можно было предположить, что он затеял все это с одной целью – сбить Могабу с толку и заставить его теряться в догадках.

Вместе с духом Копченого я скользнул под дымовую завесу. Внутри все выглядело вовсе не так, как я ожидал. Солдаты спали. Только лагерные прихлебатели поддерживали огонь, собирали башни и выравнивали тропы, ведущие к позициям Могабы, проклиная тот день и час, когда родился Костоправ.

Солдаты, надзиравшие за их работой, не отличались снисходительностью. У Костоправа хватило ума сформировать рабочие команды из приверженцев одних конфессий, а в начальники им дать воинов, придерживающихся других религиозных учений и верований своих подчиненных отнюдь не поощряющих.