Новая монгольская империя. Россия-Китай-Иран в геополитике - Тома Флиши

установление миролюбивых отношений между различными религиями. В данном случае, авторы понимают под ней «сентиментальное миролюбие» вообще, но больше в несколько негативном ключе, в соответствии скорее с выражением «Моя хата с краю». — Прим. перев.)

В реальности эта инертность проявляется в разной степени. Существует, очевидно, перепад в утверждении морской державы, которая дорожит, среди прочего, историческим наследием. Надо отметить также, что упадок всегда осуществляется на протяжении длительного периода и может быть отмечен отвоеваниями.

По образу Римской империи периода расцвета, осуществлявшей отвоевание моря против парализующей деятельности пиратов, Россия, например, несмотря на свою мало динамичную демографию, осуществила заметное возвращение в зону Каспийского моря и повсюду говорит о своих новых военно-морских амбициях.

Также японский флот сегодня быстро модернизуется, чтобы сгладить существенное усиление Китая. Согласно японской конституции, японские вооруженные силы самообороны действительно имеют своей целью обеспечение безопасности морских коммуникаций: речь идет о безопасности архипелага. Это причина, по которой японские ВМС, какими бы маленькими они еще не оставались, продолжают существенное наращивание своего потенциала и своих технологий, направленное на то, чтобы выполнять в Южно-Китайском море важные задачи противолодочной и противовоздушной обороны.

Моря, которые, согласно самой старой правовой традиции, понимаются как пространство безграничной свободы, res nullius или res omnium следуя школам и интересам, остаются в высшей степени тем местом — или отсутствием места, где могут утвердиться страны со слабой демографией, но еще обладающие определенным технологическим превосходством.

Франция одна из таких стран. Параллельно с Великобританией и Японией, Франция может утвердиться, сегодня и в будущем, как королевство моря, независимо играющее свою собственную роль и заставляющее уважать свои интересы гигантские сухопутные державы, которыми являются, например, Китай, Индия и Бразилия, сила которых растет каждый день. Но из истории мы, впрочем, знаем, что завоеванные державы могут сохранять свое присутствие на морях или на островках на протяжении еще многих лет после своего крушения.

Наконец остается великая американская морская мощь, инструмент единственной нации, имеющей сегодня право и возможность определять всемирную политическую и стратегическую дискуссию. Если европейская сосредоточенность на своих интересах видна на многочисленных морях земного шара, она остается уравновешенной определенными, преимуществами, единосущными, впрочем, с глобализацией.

Глава IV. Европа: Морская мощь в состоянии неопределенности

Со сдержанным возбуждением, но с сильным чувством Рене де Шатобриан вспоминает в своих «Замогильных записках» возвращение большой эскадры в Брест. Внимательно осматривая потемневшие от солнечного загара лица офицеров, молодой кандидат к производству в офицеры флота отмечает, что «этот иноземный воздух, который приносится из другого полушария, и я не знаю ничего более веселого, гордого, смелого». Непреодолимая притягательность морского приключения, ощущаемая в словах выдающегося писателя ни в его эпоху, ни сегодня, разумеется, не разделялась в равной степени всеми европейскими народами.

Многие нации на просторах континента вследствие своей изначальной географической изоляции, прежде всего, инстинктивно опираясь на очень строгое и очень реалистичное определение национальных интересов, не видят для себя вообще никакой пользы от активности на морях.

Объединенной или единодушной морской Европы на самом деле никогда не существовало, и ее не существует и сейчас. Исключительный морской подъем Европы на протяжении веков объясняется сочетанием нескольких факторов. Теснота европейского континента, постоянные столкновения конкурирующих амбиций, ограниченные оградой цирка, которую он образовывает, заставили наиболее сильные, наиболее единые и лучше всего организованные государства искать за морями новые «отдушины», средства для разрядки напряжения. Их побуждали к этому одновременно христианство, меркантилистский поиск богатств и жажда знаний.

На протяжении веков соперничество между европейскими государствами усиливало остроту военно-морского соперничества, побудившего того же немецкого императора Вильгельма II, который не мог без зависти и страха смотреть на французский и английский флоты, заявить, при поддержке адмирала Альфреда фон Тирпица, что будущее Германии лежит на море.

Сегодня европейская морская динамика буквально выдохлась. Действительно, несмотря на свою очень богатую морскую историю, Европа не сумела еще построить проект, согласовывающий обеспечение безопасности морей с распространением ее политического, экономического и культурного влияния. Осуществление такого проекта, давайте скажем об этом просто, не представляется даже гипотетическим, ввиду того, что оно не отвечает, по сущности, никакому ощутимому интересу и не находит, если не считать успешных и ограниченных многонациональных операций, таких как операция «Аталанта», никакого реального и ясно выраженного государственного посредника. Это правда, что морское приключение есть и всегда было делом элиты; и что не все европейские нации принимали в этом участие.

Все-таки, первые морские нации Европы, т. е. Франция и Великобритания, обе располагают преимуществами, которые позволяют им, если они сделают выбор в пользу технологических инвестиций и политического утверждения, всегда обладать определенным весом и оказывать достаточное влияние на тяжеловесные сухопутные державы и при необходимости делать это в координации с их немецкими, итальянскими и испанскими союзниками, настоящими княжествами моря.

Дух морского авантюризма: европейское наследие

Рожденный в Западной Европе из союза государственной воли, коммерческих интересов и технического мастерства, вкус к морским приключениям передался в Россию, начиная с XVIII века, когда в результате порыва Петра I возникла необходимость активными действиями и в пространстве утвердить суверенитет и единство своего большого государства. С тех пор и до наших дней морские и военно-морские обязательства какого-либо государства при попытке их осуществления в наивысшей степени отражают то, как это государство видит свое место в мировом пространстве, и те политические амбиции, которые оно намеревается воплотить там.

Даже если рискованное морское приключение и сыграло главную роль в развитии Европы, это приключение никогда не было непрерывным. Так период морской мощи греческих полисов, который протекал в виде службы их соперникам или во вред Персидской империи, заканчивается выбором Александра вместо выбора Перикла, выбором суши вместо моря.

Со своей стороны, Рим утверждается благодаря своему абсолютному господству в Средиземном море, превращенном во внутреннее море после уничтожения карфагенской соперницы. Это пространство морского благополучия, впрочем, пережило и падение Римской империи. В Средневековье империя Каролингов страдает от набегов викингов в IX и Х веках. Только появление структурированных военно-морских сил позволяет справиться с ними.

Но настоящей первой европейской талассократией была все-таки Венеция. Освобожденная с 1085 года от любой реальной связи с континентальными державами, Венеция претендует на превосходство в море. Она обеспечивает себе гегемонию в Средиземном море и становится, если это нужно, воинственной силой для борьбы с другими морскими государствами, которые страстно стремятся занять ее место. Следуя за Венецией и даже наперекор ей Амальфи, Пиза и Генуя бросаются в морские и коммерческие авантюры. Упадок этих городов систематически следует из потери ими морской непобедимости.

Начиная с Ренессанса, друг за другом следуют несколько наций, влюбленные в морские приключения. XV и XVI века соответствуют португальскому и испанскому первенству. Потеря Испанией и Португалией торговой монополии с Америкой предвещает конец золотого века этих государств.

Начиная с XVII века, приходит очередь Республики Соединенных Провинций