Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

17 августа. Взял в ДКА гармонь и вспомнил свою молодость, хотя я и сейчас еще не стар. Обучаю играть командира эскадрильи и его помощника. Сегодня общеполковое собрание. Делал доклад об авиации СССР. Вот уже пятый день не было вылетов.

18 августа. Опять с утра дождь. Облачность низкая, 500–600 метров. Японцы не показывали носа, сидели по своим конурам. Эскадрилья собрала по подписке займа еще 30 тысяч рублей.

Пришла в голову мысль о жизни. Три огромных и неотделимых привязанности в ней: работа, жена, сын. Что из них дороже? Одно без другого немыслимо. Одно без Другого существовать не может. Не будет первого — утратит содержание жизнь, она будет бесцельна. Выпадет второе или третье — утратит яркость работа.

19 августа. В 20 часов проходило совещание у командира полка. На 20 августа поставлена задача: перейти в решительное наступление. Авиация должна будет решить успех наступления наземных войск. Провели с командирами эскадрилий совещание и поставили задачу перед летным составом. Наступила горячая пора. Нужно напрячь все силы, все умение на уничтожение врага. Вот будет действительная проверка преданности Родине каждого летчика.

20 августа. Эскадрилья сделала 6 боевых вылетов. 5.45 — налет. После первого вылета погиб летчик Койтулазов, и так нелепо. Туманом закрыло аэродром. Он отстал от эскадрильи и, не видя места посадки, врезался в землю. Очень жаль терять боевого товарища и такого хорошего человека. Был храбр, энергичен, предан Родине до конца. Тяжела утрата. Сказывается недостаток работы в мирных условиях. Больше учить в мирное время, больше пота, но зато на войне будет меньше крови. 20 августа был день генерального сражения. Бомбардировщики бомбили удачно. Истребители сделали около 1000 самолето-вылетов. Били все, что попадалось под руку: и самолеты, и автомобили, и войска, сбрасывали листовки. Мне лично довелось обнаружить эскадрон баргутской конницы. Сделал два захода и уничтожил его. Поджег две автомашины. На аэродроме в районе Соляных озер застали около 20 самолетов. К вечеру почувствовал, что немало сделали и я лично, и вся эскадрилья. Вся наша авиация обеспечила успех наземным войскам. Завтра день будет еще жарче, и работать придется интенсивнее. Надо отдыхать. Но почему нет писем от Клавы? Послал ей 7 писем, одну телеграмму — и никакого ответа. Неужели она не получила мои письма? Быть может, ее нет в Борисоглебске? Быть может, она в Москве?

23 августа. Не могу отдыхать, проснулся в 6 часов. Всего имею 50 вылетов на фронт, из них 12 воздушных боев и 10 штурмовок по аэродромам и наземным войскам.

Эскадрилья сделала 3 боевых вылета без потерь. Авиация противника пока не показывалась, видно, остались рожки да ножки.

24 августа. Обгорел я здорово, еле встал, но на работу вышел. Весь день ходил скорчившись, ни сесть, ни лечь, крепко обжег тело во время боя, боль проходит медленно.

Эскадрилья сделала три вылета. Зенитная артиллерия японцев вела сильный огонь. Около моего самолета разорвалось до 10 снарядов, повреждений нет. На линии фронта встретил двух И-97, сопровождавших трех бомбардировщиков. Драться было тяжело. Мешала облачность. В районе озера Яньху к 8 часам противника полностью уничтожили. В районе реки Халхин-Гол он попал в мешок, но все равно упорно сопротивлялся. Закопался в землю, даже убитых хоронили в окопах. Окруженный противник не летал, видно, пилотов не хватало. Осталось по 50 снарядов на пушку. Связь держали, используя голубей. Говорят, что японское командование требует стоять на смерть, подбрасывает резервы, но их уничтожают наши авиация и танки.

Были корреспонденты «Правды», беседовали о работе. Просили рассказать о себе. Но что я могу рассказать? Дерусь так же, как и все, нет у меня ничего особенного. Задачу, поставленную партией и правительством, выполняю с честью и бью врага, не щадя сил. Вся моя жизнь, работа — как на ладони.

29 августа. Противника добили. Последний оплот — сопка Ремизова — взят! У японцев большие потери. Наземные войска противника не подтягивались к границе. Имелись сведения о переброске через Харбин около 100 самолетов. Здесь осталось не более 30 штук. Авиация врага активных действий не предпринимает…

В ходе боев на Халхин-Голе наша 11-я танковая бригада понесла очень тяжелые потери, так что пришлось несколько раз ее пополнять. Я прибыл в Монголию с одним из таких пополнений, в середине июля 1939 года, то есть уже по окончании «баин-цаганского побоища», во время которого, штурмуя японские позиции, бригада потеряла половину личного состава и техники.

Но, поскольку поле боя осталось за нами, многие подбитые танки потом удалось эвакуировать и восстановить.

Вот и мне достался танк из ремонта. Первый экипаж погиб — весь, целиком, никто не спасся. Мы унаследовали танк после них. Машину отремонтировали, но все равно на броне видны были заваренные пробоины, вмятины от снарядов, следы пуль. Конечно, поначалу было жутковато — все равно что залезать в чужой склеп, — а потом ничего, привыкли.

Для своего времени танк БТ-5, на котором нам тогда довелось воевать, был хорош — скоростной, мощный, надежный, — хотя имелись у него и серьезные недостатки: прежде всего пожароопасность, поскольку двигатель был бензиновый, а не дизель, как на «тридцатьчетверке», да и бензобаки располагались неудачно, с большой боковой площадью, уязвимые для бронебойно-зажигательных снарядов. Бронирование также оказалось явно недостаточным — слабое, по сути противопульное, — так что даже плохонькая японская 37-мм противотанковая пушка, даже со средних дистанций, брала БТ в лоб.