Доминика и Бовалле - Джорджетт Хейер

Сэр Николас отодвинулся от стола и, заложив руки за пояс, насмешливо взглянул на молодого француза.

— Мой юный друг, я советую вам набраться терпения, — сказал он. — Утром вы можете послать за лошадью в город. Я не расстанусь со своими.

— Одна из этих кляч! — фыркнул дворянин. — Не думаю, сударь, что меня бы это устроило.

— А я совершенно уверен, сударь, что это не устроило бы меня, — парировал сэр Николас.

Француз взглянул на него с явной неприязнью.

— Я же сказал вам, сударь, что у меня крайняя необходимость.

Сэр Николас зевнул.

С минуту казалось, что француз готов снова разразиться бранью. Он кусал ногти, свирепо глядя на Бовалле, затем быстро прошелся по комнате.

— Вы весьма нелюбезны со мной! — бросил он через плечо.

— Увы! — иронически изрек сэр Николас.

Француз сделал еще один круг по комнате, снова с трудом удержался от какого-то поспешного высказывания и в конце концов выдавил улыбку.

— Нет, я не буду с вами ссориться, — сказал он.

— Вам было бы очень трудно это сделать, — кивнул сэр Николас.

Француз открыл рот, снова закрыл и с усилием глотнул.

— Позвольте присоединиться к вам, — наконец вымолвил он.

— От всей души, юноша, — ответил сэр Николас, однако взгляд его стал внимательным.

Но француз, по-видимому, действительно справился с дурным настроением. Правда, он еще немного посетовал на невезение, но уже строил планы, как завтра раздобудет лошадь. Досадно, что теперь ему удастся пересечь границу не раньше чем через два дня. Насколько он помнит, город остался далеко позади — но нет смысла жаловаться. Француз выпил за Бовалле полный кубок.

Когда ужин закончился, незнакомец снова забеспокоился, поворчал на плохое угощение, на слабый свет, который давали две сальные свечи, и кончил тем, что предложил сразиться в кости, если мсье не имеет ничего против.

— Отлично, — согласился Бовалле и постучал по столу пустой кружкой, вызывая хозяина.

Принесли кости, на стол поставили еще вина, и вечер обещал быть веселым.

Кости забренчали в стаканчике.

— Число! — сказал француз.

Бовалле назвал число очков и бросил кости. Француз побренчал костями и выбросил нужное число. На заскорузлых досках появились монеты, кружки были вновь наполнены, и двое склонились над столом, поглощенные игрой.

Вечер прошел довольно оживленно. Свечи оплывали, вино лилось рекой, деньги переходили из рук в руки. Наконец одна из свечей погасла, Бовалле отодвинул стул и провел рукой по лбу.

— Хватит! — выговорил он заплетающимся языком. — Боже мой, уже за полночь!

Сэр Николас поднялся и слегка покачнулся.

— Ну и набрался! — сказал он и рассмеялся.

Француз вскочил, и хотя он довольно твердо держался на ногах, лицо его пылало, а глаза блуждали. Он выпил меньше, чем Бовалле.

— Последний тост! — закричал он и плеснул вина в пустые кубки. — За быстрое путешествие!

— Храни вас Бог! — сказал Бовалле. Он выпил до дна и бросил через плечо пустой кубок, который разбился о стену. — У нас одна свеча на двоих. — Сэр Николас взял ее в руки, и горячее сало закапало на пол. — Пойдемте наверх, юноша.

Он остановился у шаткой лестницы, нетвердой рукой держа свечу. Тусклый свет танцевал на ступенях. Француз стал подниматься, держась за стенку.

Наверху стоял тускло светивший фонарь. Француз взял его, пожелал Бовалле спокойной ночи и вошел в свою комнату. Сэр Николас, широко зевая, тоже отправился спать. У себя в комнате он споткнулся о низенькую кровать, на которой мирно почивал Джошуа.

— Тысяча чертей! — выругался сэр Николас.

Джошуа проснулся оттого, что на нос ему упала капля сала, и принялся потирать пострадавший орган.

Смеясь, Бовалле поставил свечу.

— Мой бедный Джошуа!

— Хозяин, вы сильно перебрали, — строго заметил Джошуа.

— Ну, не так уж сильно, — бодро ответил сэр Николас и подошел к сундуку, на котором стояли таз и кувшин. Послышались плеск воды и фырканье.

— Уф! — сказал сэр Николас, вытирая полотенцем голову. — Спи, заморыш. Что ты собираешься делать?

Джошуа приподнялся.

— Вам нужно раздеться, сэр, — сказал он.

— Ох, оставь! — возразил Бовалле и повалился на кровать в чем был.

Свеча погасла, но в занавешенное окно светила луна, и луч ее падал прямо на лицо Бовалле. Однако это не помешало ему мгновенно заснуть, и вскоре тишину нарушил храп.

Он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо и свистящим шепотом что-то говорил в ухо. Стряхнув сон, Бовалле почувствовал, что его держат за плечо, и инстинктивно вцепился неизвестному в горло.

— Эй, собака!

Джошуа задохнулся и попытался разомкнуть душившие его пальцы.

— Это я, Джошуа! — прохрипел он.

Его немедленно отпустили. Сэр Николас сел на кровати и затрясся от смеха.

— На этот раз тебе чуть не пришел конец, дуралей! Какого дьявола тебе вздумалось хватать меня?

— Была причина, — заявил Джошуа. — Хватит смеяться, сэр! Тот француз прокрался по лестнице, чтобы украсть нашу лошадь.

— Что? — Бовалле сразу спустил ноги на пол. — Разрази его гром, этого бледного пьяницу! А как ты узнал?

Джошуа схватил свои штаны.

— Я проснулся оттого, что услышал, как кто-то крадется по лестнице вниз. Скрипнула ступенька. Будьте спокойны, я сразу насторожился. Я-то не напиваюсь до бесчувствия.

— Ну хватит, бестия ты этакая! И что потом?

— Потом я услышал, как тихо открылась дверь внизу, и через минуту человек в плаще с фонарем в руках прошел через двор к сараю. Ну, думаю я тут…

— Дай мне шпагу, — перебил его Бовалле и направился к двери.

— Я немедленно иду за вами! — шепнул Джошуа ему вслед. — Черт бы побрал эти шнурки с наконечниками!

Со шпагой в руке сэр Николас быстро спустился по лестнице и в два прыжка оказался у двери. Двор был залит ярким лунным светом, и справа чернела большая тень от сарая. За дверью мерцал фонарь и слышались приглушенные звуки.

Бовалле слегка помотал головой, словно прогоняя винные пары, и неслышной кошачьей походкой прокрался по мощенному булыжником двору.

В сарае француз торопливо подтягивал подпруги, и пальцы его слегка дрожали. Кобыла Бовалле была уже оседлана. На грязном полу стоял фонарь, рядом были брошены плащ и шляпа француза. Он стоял спиной к двери.

Послышался звук, от которого француз подскочил чуть ли не до потолка и рывком обернулся к дверям. Сэр Николас стоял с обнаженной шпагой в руке, смеясь над ним.