Восьмая нота - Александр Попов

– Ну, тронулись! Следующая остановка… А знаете, никакой остановки не будет!..

Он не был инопланетянином, и даже НЛО не интересовался, и фантастику не читал никогда. Но все же, все же отличался от людей. Сказки предпочитал по утрам, потому что утром уют малодоступен. И в гости ходил в самую рань, когда еще раны зари не забелены мыслями. Он любил людей полусонными, они в это время походят на детей. Ему хотелось пригладить их, приласкать. Они смущались, спешили принять взрослые позы и нежностью пренебрегали. И двери открывали все реже и реже. Вечерами довольствовался собой, вернее, своим недугом. Он от рождения не умел думать. Это не слишком было заметно, многие, кому положено думать, не думают совсем. Он выдумывал. Жизнь основана на вдохе-выдохе, у него был вдох, выдох отсутствовал. Это беда выдумщиков, при выдохе они гибнут.

Он выдумывал гномов – взрослых с ярко выраженным чувством отсутствия зрелости. Они разъезжали по городу в детских колясках, раздавали стихи. Люди смущались маленьких рук, брали, читали, плакали по утраченному. Оттого в этом городе утро длилось дольше, чем в других городах. А еще он выдумал лишние деньги. И не было в городе ни одного ребенка, который бы не попробовал пломбир в шоколаде, и ни одного старика, которому бы не хватило денег на лекарства. Контролеры в общественном транспорте угощали детей конфетами и фантики велели хранить до конца поездки. А когда летом отключали горячую воду, во всех парикмахерских головы людям мыли бесплатно.

Но жить на вдохе долго вредно, и он выдумал для себя выдох: «А какое оно, счастье, у людей?» Себя человеком не считал, возможно, оттого что счастье недоступно. Конечно, он мог выдумать, но выдуманное счастье смешно, а смеяться он не умел, для этого ум необходим. На вдохе был вскормлен, так устроен. По телефону доверия не звонил, всё, что до веры, не может иметь смысла. Вера открывает врата надежды на жизнь и руки, иногда это подвластно еще рукам. Пальцы часто указывают на то, что неведомо, например, на одиночество. Почерку его пальцев мешала крупица перца из-под ногтей.

Он не понимал, на чем остановиться, чтобы остаться жить на вдохе. Ладони – людное место, иногда он их разводил, как мосты разводят, и тогда наступал сезон дождей. Дожди всё видят, знают всё. Они из шестого чуда света, из шеи тонкой, как талии трав. Они его так запутали, что он и свою шею стал считать частью дождя: «В щепоти пальцев соль молитвы».

Он вздрогнул, застучал по подоконнику, как по клавишам органа, и уверовал, что в этой мелодии и есть слова, которые необходимы. Врата надежды на жизнь приоткрылись, и просьба к людям обернулась словом: «Любовь – вдох, все остальное выдох. Любовь – явь, все остальное яд из страхов поспешных событий, из странствий по тропам бытия. Не спи – спящие голосуют за смерть. В колыбелях любви, в ладонях пальцы взорваны историей жизни. Подсвечники твоих рук на подоконнике освещают идущих навстречу. На кольцах, как на куполах церквей, всегда полдень. Сухота суток, судьи поступков останутся во снах. Вы явились. Вас двое на одно дыхание жизни. Не спи, сон – сор. Вы нашлись, значит, состоялись. Любовь – вход, все остальное – выход из жизни».

Он не был инопланетянином, родился с изъяном, не умел думать и дышал не так, как все. У него не было выхода, только вход. Такие невидимы, поэтому вы и не знаете его. А мне повезло.

Знания – вещь фиксированная, разве можно зафиксировать дождь? Попробуйте, и репутация будет подмочена. Займитесь-ка лучше поиском седьмого чуда – полусветом сомнений. На этих полустанках любви вам встретятся крупицы перца с его пальцев. Ладони – людное место: когда эти мосты разводят, открываются врата веры с надеждой на жизнь. Дышите. Любовь – вдох, а дальше как получится. В щепоти ваших пальцев – соль молитвы. Время пришло собирать постояльцев ладоней воедино во имя торжества вдоха.

Он своеобразен тем, что немногословен. Употребляет обычно только «да» и «нет» и редко-редко еще какое-либо слово, не целиком, а процентов на семьдесят. Друзья привыкли, прекрасно понимают. С дамами сложнее. Им кажется, он из глаз и ушей, а рот на лице появляется лишь в ясную погоду. Но не ртом единым жив человек, особенно мужчина. Есть в нем вещи и поважнее. Она любила слово извне, он внутри.

– Вот ты не такой, мой бывший муж Вова внимательный, а ты нет. Представь себе, шел дождь, так он за полчаса до встречи подъехал, боялся, промокну, простыну совсем. Ну, не смотри так, мы по делу встречались, сидели в уютном салоне… Нет, я его не люблю, но он какой-то надежный в отличие от тебя. Думаешь, дурачок, да? А он Лопе де Вега читает, газеты с его рук не сходят.

– Да, нет.

– Не перебивай меня. Поэтому и подъехал заранее, переживал, боялся, машину не узнаю, он их каждые три месяца меняет. Поговорил со мной, как обычно, на бытовые темы, а вот ты не можешь. Для тебя между твоим «да» и «нет» секс и ничего больше. Ты ко мне как к вещи относиться. А он до продуктового довез: «Буду, – говорит, – ждать сколько нужно». Я как раз в тот день зарплату получила. Ты понимаешь, о чем я?

В двоичной системе он разговаривал, а думал, как и все, букетом из тридцати трех цветов радуги: «Дождь, он для неимущих идет, у других и так все есть. А этим помогает утешиться».

– Дочке сотовый подарил, говорит, кто-то в офисе оставил, чего ему там валяться без толку. Потом до самого подъезда докатил. Нет, не подумай, в квартиру не поднимался. Я посторонних мужчин не вожу. И «Плейбой» по ночам не смотрю, лучше «Камасутру» почитать на сон грядущий. Там, на экране, они, как звери какие-то, кувыркаются, ничего нового. Молчишь?

Ему хотелось сказать: «Знаешь, кончай трепаться, тащи стаканы, воду Господню пить станем. Она того стоит. Солнце взойдет – с ним напополам, самое то будет».

Но вышло обычное:

– Да, нет.

– Ну, чего ты шампуни всякой натащил, лучше бы колбаски купил. Несерьезный ты в поступках и ко мне, как к кукле какой, относишься. Чем сейчас в голове занимаешься? Вот видишь, и не знаешь.

– Да, нет.

– Задумайся, в ней должно быть что-то. За Вовин телефон заплатил и думаешь, помог? У нас с тобой секреты бытовые должны быть в наличии, понял? Посмотри, холодильник пустой. Вот этим вы с ним удивительно схожи. Ты хоть раз приди, разговорись без секса. Можешь?

Из неживого ему ближе всего была нежность увядающих цветов за окном и собственная ненужность. Вот за это и хотелось выпить, а потом не рукавом, солнцем занюхать всласть.

– Ты понимаешь, мне себя до слез жалко, не тебя. Красивая, умная, с красным дипломом, и ты такой рядом, парадокс. Разуй глаза, посмотри. На службе у нас по мне все мужики сохнут. Скажи, у тебя в башке есть ласковые слова? Вспомни, может, в книгах видел, если читал, конечно, в чем сомневаюсь. Читал или нет?