Восьмая нота - Александр Попов

– Тогда я не знала, но за долгие годы, проведенные в раме, поняла. Она не любила меня, себя любила.

– И отец подарил ей то зеркало?

– Да, она утром проснулась, увидела его и больше никогда не отходила от своего отражения.

– А какой подарок получила от отца ты?

– Я сказала, что и так счастлива, радость сестры – моя радость, мы неотделимы. Ее восхищение этим большим, красивым зеркалом и есть лучший подарок на свете.

Отец разрыдался и вышел, а я открыла окно солнцу. И моментально сквозняк влетел в комнату, зеркало покачнулось, упало, разбилось вдребезги. С сестрой случилась истерика. Мы долго ее успокаивали с отцом, а когда она уснула, я решилась.

– На что?

– Стать отражением в зеркале.

– Как? Она не заметила, что ты исчезла из жизни?

– Отец утешил, сказал, что навсегда уехала к нашей одинокой тетке в другую страну.

– Вы переписывались?

– Почти нет. Я так уставала за день повторять за ней все ее движения, что на письма не оставалось сил. Отца было жалко. Он прятал зеркала по всему городу, камни кидал в водную гладь. Сестра быстро изменялась, а я оставалась прежней. Люди в рамах не стареют.

– И что было потом?

– Потом? Потом сестра ослепла. Мне очень хотелось выйти за рамки, помочь отцу в свалившемся горе. Но это оказалось невозможным. Не спрашивай, почему. Когда совсем забудешь, что был доктором, вопрос отпадет сам собой.

– А как ты попала к нам?

– Началась череда войн, революций. Меня передавали из рук в руки.

– И никто не заметил, что ты живая?

– Знаешь, все картины живые, одни более, другие менее, да немногие это заметить могут.

– Ты правду говоришь, не шутишь?

– Правду, правду. Глаз таких, как у тебя, почти не осталось.

– А какие они у меня?

– Разные.

– Я стыдился своих разных глаз, даже лечиться собирался.

– Нечего тут стыдиться, ведь это от Бога… Иди домой, поздно.

– А как же ты?

– Я привыкла.

– Что тебе подарить завтра?

– Ты отнеси меня на руках в лес, сможешь?

– Да, жди, не уходи никуда из моего музея.

Он явился рано утром, завернул картину в большое, теплое, красивое одеяло, взял на руки и понес. Когда добрался до леса, так устал, что еле хватило сил развернуть одеяло. Поставил картину и упал в траву – зеленую-зеленую, как ее глаза.

Разбудили две белые бабочки, они пытались приподнять его веки, заглянуть в глаза. Когда их открыл, закат окрасил бабочек рыжим светом, и те улетели на солнце.

Он вспомнил о картине, оглянулся и обмер. Рядом с зеркалом сидела рыжая зеленоглазая девушка и пыталась в нем что-то разглядеть. Зеркало уходило, теряло свою зеркальность, рамы оборачивались ветками молодых берез. Он подошел, взял девушку на руки, одним глазом проводил закат, другим улыбнулся своей необыкновенной ноше и понес туда, где зарождалось новое утро дня.

Через час уже зима… Я ее переживаю, как страшный сон. Холодно, тоскливо. Но-я-бр-бр. Нет, не ноябрь, это телефон «бр-бр».

– Здравствуй, завтра декабрь.

– Догадываюсь. Мы уже на ты?

– Нет, я вам валенки купил.

– Разве вы знаете мой размер?

– Нет, не знаю. Но они розовые, эти валенки.

– Им что, размер не важен?

– Как оказывается, нет. Они по ногам изголодались очень-очень.

– Господи, как это мило – «голодные валенки».

– Им без ног голо.

– Я вам что-то должна за них?

– Да, но не сейчас.

– И какая цена у розовых валенок?

– Вы мне их вернете, как только растает снег.

– Весело у вас выходит, валенки на сезон, а дальше что, зимы не будет никогда?

– Будет у кого-то, но не у меня. Валенки после вас станут весной.

Вот и декабрь, но без бр-бр. В моей сумочке маленькие розовые валенки, под пальцы рук. Ими могу набрать номер его телефона: «бр-бр».

– У вас есть розовые рукавички?

– Они вам зачем?

– У меня щеки закоченели.

Когда дочки увидели валенки, они им не удивились, как будто знали, что те затаились в моей сумочке. Девочки не мучили меня взрослыми вопросами: «Кто подарил?» и «Зачем они мне?»

– Мамочка, а розовые валенки из чего?

– Из восторгов первого снега.

– Тот восторг холодный или теплый?

– Он веселый и пушистый-пушистый.

– Как Пушкин?

– Да.

Весь декабрь каждый наш вечер начинался с разговоров о розовых валенках.

– Мама, все валенки близняшки?

– Розовые даже больше чем – они со щек Снегурочки явились к нам.

– А что на щеках осталось?

– Веснушки, девочки, там веснушки.

– Мама, а у валенок в сумочке всегда сумерки?

– У розовых валенок совсем нет сумерек, за закатом сразу восход начинается.

– Мамочка, а почему у них нет подошв?

– Потому, что за них сам снег скрипит.

– За оба?

– Да, за оба и за облака заодно.

– Мама, а как спят розовые валенки?

– В обнимку.

– Оба?

– Оба, и нимб над ними.

– Он их небо?

– Обруч.

– А что это такое?

– Обручальное кольцо.

– Мамочка, им по ночам скучно в твоей сумочке?

– И что вы предлагаете?

– Отпускать ночью гулять по балкону.

– Давайте, чья сегодня очередь?

Под занавес декабрь затрещал. Балкон несколько дней не открывали, на окнах резвились узоры. Мне стало вдруг так тоскливо, так не по себе. Девочки спали. Я завернулась в одеяло, открыла дверь на балкон. Валенок не было. На снегу остались розовые следы, как поцелуи рябин.

Пришла пора девочек будить, я не знала, как сказать, что наши валенки ушли. И вдруг знакомое «бр-бр».

– У вас валенки не пропадали?

– А вы откуда знаете?

– Знаю, поцелуи на снегу остались?

– Да, да весь балкон губами исхожен.