Ненужный - Руслан Ряфатевич Агишев

Паренек, как сидел, так и застыл. Оказаться в доме самого главного в столице жандарма, это не в купеческую лавку пробраться. Про него же сейчас обязательно все узнают.

Не унимавшийся Голос говорил о том же самом:

«Ты понимаешь, что будет, если Мирский узнает про твои похождения? За тобой сейчас столько грешков, что и на возраст никто не поглядит. Доктор Петерсон — раз, угроза мадам Калышевой — два, возможное участие в ее смерти — три. Что дергаешься? Как пить дать, в ее смерти винят тебя. Ты главный подозреваемый! А про оружие не забыл⁈ Срочно бежать надо, пока не опознали…».

В это мгновение скрипнула дверь, пропуская вперед высокого представительного мужчину в строгом черном мундире и орденах. Прошел на середину комнаты, остановившись напротив парня. Остановил на нем тяжелый взгляд, больше похожий на прицеливающийся орудийный ствол. Один в один ощущение.

— Вот, значит, какой вы у нас…

Глава 11

Есть люди, одним своим видом внушающие даже не уважение, а трепет. В их присутствии обычному человеку становится не по себе — тревожно, беспокойно, появляется желание немедленно уйти и спрятаться. Слабые духом, вообще, теряются, теряя дар речи.

Именно таким человеком и был шеф Отдельного жандармского корпуса Российской империи Мирский. Годы службы во главе особого государственного органа, внушавшего ужас всем внешним и внутренним врагам государства, наложили на него неизгладимое отпечаток. Внешность и характер стали продолжением других друга, формируя образ неимоверно жёсткого, даже безжалостного человека, для которого не существует рамок и препятствий. С его неподвижного каменного лица на собеседника обычно смотрели крупные, чуть навыкате, глаза, делая взгляд пронзительный, давящим. Вечно опущенные уголки рта придавали лицу недовольное, даже рассерженное выражение, напрочь отбивающее позыв к общению.

За сложившийся вокруг его персоны ореол «тяжести», непробиваемости и бесчеловечности кое-кто из либеральных писак в своих газетках изображал шефа жандармов в виде монстрообразного локомотива, намекая на их сходство. Это, пожалуй, был тот единственный случай, когда такого рода газетка вызвала у Мирского не отвращение и желание отправить её в камин, а некое подобие ухмылки. Явно понравилось такое сравнение, выставляющее его в довольно характерном виде. Ведь, локомотив — это внушающая уважение мощь, одним своим видом заставляющая чувствовать свою слабость и ничтожность.

* * *

Взгляд Мирского остановился и застыл. Ни один мускул не дрогнул на его лице, напоминавшем маску.

— Хм, — глухо прокашлялся он. — Значит…

У Рафи сердце в пятки ушло. Жутко захотелось съежиться, стать меньше, не заметнее. Чувствовал, что его судьба сейчас зависит от одного единственного слова этого человека. Скажет одно — ему жить и даже может долго, скажет другое — и на всей его жизни можно ставить крест.

Понимал это и Голос. «Попал ты, братишка, как кур во щи. Говорил же, пока не высовывайся, затихарись. Ты сейчас мошка, которую, не напрягаясь, прихлопнут… Сейчас больше молчи. Чем меньше скажешь, тем лучше, поверь мне. С такими службами только так и общаются… Черт, да не трястись так! Слушай меня внимательно. Сначала успокойся. Души, не задерживал дыхание…».

Несколько раз вдохнул и выдохнул, Рафи, и правда, почувствовал, как его немного отпустило. Казалось, огромный капкан, который его держал, немного разжался.

— Да вы, молодой человек, герой. Приятно видеть, что в столь юном возрасте вы проявили качества, больше приличествующие взрослому мужчине или даже воину. Знаю, что не каждый найдет в себе смелость взглянуть своему страху в глаза, — во взгляде Мирского читалось неприкрытое удивление. Мол, удивили вы меня, молодой человек, так, как никто не удивлял. — Позвольте пожать вам руку и выразить свою благодарность.

На деревянных, словно не своих, ногах Рафи подошёл к мужчине и протянул ему руку. Тут же её сжали, будто бы клещами. Но он не уступил…

— Хм, силен, — губы мужчины раздвинулись в улыбке. Чувствовалось, что оценил крепость рукопожатия и одобрил — Итак, молодой человек, пришло время нам ближе познакомится, что я смог отблагодарить спасителя мой дочери так, как он того заслуживает. Начну, пожалуй, первым, хоть это и противоречит этикету, — вновь улыбнулся он. Похоже, разговор с пареньком, явно не его круга, немного забавлял его. — Мое имя Михаил Павлович Мирский.

Больше он ничего не добавил: ни принадлежность к довольно знатному дворянскому роду, ни наименование возглавляемого им учреждения, ни звание согласно имперской табели о рангах.

— А теперь ваша очередь…

И судя по «живой» заинтересованности в голосе, у него-то он точно постарается вызнать всю подноготную. А оно ему нужно?

Вот и Голос говорил о том же. «Если начнешь, говорить, то каюк. Этот „расколет“ до самых грязных пяток. Знаю таких волчар. Сам когда-то… ».

Однако, судьба оказалась к нему благосклонна, и в этот миг щедрой рукой дала ему шанс на спасение, который предстал в виде слуги, высокого парня в красной ливрее и напомаженном белоснежном парике на голове. Появившись в гостиной, тот коротко поклонился, тряхнул завитыми кудрями.

— Ваше Высокопревосходительство, вы просили напомнить о звонке из управления, — негромко приговорил он и замолчал, ожидая дальнейших приказанию.

Недовольно дёрнул головой, Мирской махнул в его сторону рукой. Мол, понял.

— Нас прервали, но, уверен, не надолго, — мужчина повернулся к Рафи. — Дела службы, молодой человек. Мне нужно отдать необходимые распоряжения. Затем мы продолжим.

С этот словами хозяин дома покинул гостиную, оставив парня в компании слуги. Не воспользоваться этим шансом был бы грех, о чем тут же стал твердить Голос.

«Беги, Рафи! Сейчас самое время! Попросить в сортир… Черт, в клозет по здешнему».

— Э… э… В клозет бы мне, если… Можно, — паренек сделал растерянный вид, начиная оглядываться по сторонам. Пусть слуга думает, что гость сейчас прямо в штаны наделает. Точно должен впечатлится, ведь убираться-то ему придется, а не кому-то другому.

Надо отдать должное слуге, быстро сообразившего, что нужно делать.

— Прошу, — он показал на дверь, в сторону уходящего вдаль длинного коридора. — Прямо, третья дверь направо, дверь для слу… — и на какое-то время «завис», соображая, а в какой туалет он должен вести такого необычного гостя. В туалет для слуг или господский? — Направо, прошу вас, — наконец, решился он.

Рафи быстро добрался до нужной двери, отводит и тут же скрылся за ней.

— А вот и дорога домой! — обрадовался он, сразу же замечая небольшое окно в глухой стене. — Ого-го, даже не закрыто…

Взрослый бы здесь не пролез, а вот мальчишка запросто, что, собственно, Рафи тут же и проделал.

Оказавшись на улице, начал красться вдоль фасада. Нужно было добраться до дальнего угла дома, откуда до забора рукой подать. Только бы не задержали.

И тут, пробираясь на полусогнутых ногах, мимо раскрытого окна кабинета, услышал очень любопытный разговор. Не удержался, и стал слушать. Содержание разговора оказалось такое, что было выше его сил пройти мимо. Да и Голос в его голове ударился в крик, призывая не единого слова не упустить.

* * *

Михаил Павлович был откровенно зол, если не сказать больше. Сдвинул брови, марта молнии глаза, вот-вот со рвутся с языка ругательства. Главный полицмейстер столицы, эта жирная скотина, занявшая столь высокий пост лишь благодаря родству с императором, никак не хотел его слушать. Словно заведений китайский болванчик, талдычил одно и тоже: никак невозможно пойти на такое поражение прав имперских поданных.

— Вы русского языка не понимаете? Прямо возле имперского пансионата благородных девиц на мою дочь попытались напасть! — он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться и не наорать на собеседника по ту сторону телефонной трубки. — Это было то самое уличное огребье, о котором я вам уже не раз говорил! Почему полиция ничего не делает? Как эти банды с окраин могли набрать такую силу?

Хотя чего он просто так сотрясал воздух, если уже давно знал ответы на все эти вопросы. Этот делец, недостойный звания дворянина, даже не попытается сделать что-то реальное. Будет создавать лишь видимость работы, не покушаясь на главное — власть уличных сквадов. Слишком уж многим в империи было выгодно такое положение дел.

Мирской давно уже докладывал императору, что на окраинах столицы раскинулась целая преступная империя из десятков молодёжных банд и нескольких тысяч