Женщина в окне - А. Дж. Финн

– Я вам звонила.

Это звучит как мольба.

Нахмурившись, он достает телефон из кармана, смотрит на него, хмурится сильнее, как будто телефон его подвел.

– О-о. Вам что-то было нужно?

– Значит, вы не слышали, чтобы кто-то кричал?

– Не слышал.

Я поворачиваюсь.

– Так вам ничего не нужно? – вновь спрашивает Дэвид, но я уже направляюсь к окну, держа в руке камеру.

Я вижу, как он выходит. Открывается дверь, и он показывается на крыльце. Быстро спускается по ступеням, поворачивает налево, идет по тротуару. К моему дому.

Когда минуту спустя раздается звонок, я уже жду у домофона. Нажимаю кнопку, слышу, как он входит в прихожую и за ним со скрипом захлопывается входная дверь. Открываю дверь в прихожую. Он стоит в полумраке, с красными, заплаканными глазами.

– Простите меня, – говорит Итан, задержавшись на пороге.

– Не надо извиняться. Входи.

Он двигается рывками, словно воздушный змей, метнувшись сначала к дивану, потом устремившись в кухню.

– Хочешь что-нибудь поесть? – спрашиваю я.

– Нет, я не могу надолго остаться.

Он качает головой, и по его лицу скатываются слезы. Этот ребенок дважды заходил ко мне и оба раза плакал.

Разумеется, я привычна к детскому горю – рыдания, крики, растерзанные куклы, разорванные книги. Получалось так, что обнять я могла только Оливию. Теперь же я раскрываю объятия Итану, широко, как крылья, раскидывая руки, и он неловко прижимается ко мне.

На краткий миг я вновь обнимаю дочь – обнимаю ее накануне первого школьного дня, обнимаю в бассейне во время каникул на Барбадосе, обнимаю под сильным снегопадом. Наши сердца бьются в унисон, словно общая кровь пульсирует в наших телах.

Уткнувшись мне в плечо, он что-то невнятно бормочет.

– Что такое?

– Я говорю – мне правда очень жаль, – повторяет он, высвобождаясь и вытирая рукавом нос. – Очень жаль.

– Все хорошо. Перестань. Все хорошо. – Я смахиваю упавшие на глаза волосы и тем же жестом убираю прядь с лица Итана. – Что происходит?

– Мой папа… – Он умолкает, глядя через окно на свой дом, который в темноте выглядит зловеще. – Папа стал вопить, и мне надо было выбраться из дому.

– Где твоя мама?

Он шмыгает, снова вытирает нос.

– Не знаю. – Пару раз глубоко вздохнув, он смотрит мне в глаза. – Простите. Я не знаю, где она. Но с ней все в порядке.

– Ты уверен?

Чихнув, он смотрит вниз. Там Панч, он трется о ноги Итана. Итан снова чихает.

– Извините. – Опять чихает. – Кот. – Итан осматривается по сторонам, словно удивляясь, что оказался у меня в кухне. – Мне пора идти. А то папа рассердится.

– Мне кажется, он уже рассердился.

Я отодвигаю от стола стул, указываю на него.

Итан смотрит на стул, потом снова бросает взгляд в окно.

– Мне пора. Не надо было приходить. Просто мне…

– Просто тебе надо было выбраться из дому, – заканчиваю я. – Понимаю. Но безопасно ли возвращаться?

К моему удивлению, он смеется коротким желчным смехом.

– Он так важничает. И это все. Я его не боюсь.

– Но мама боится.

Он ничего не отвечает.

Насколько я могу судить, очевидных признаков жестокого обращения с Итаном нет: на лице и руках отсутствуют следы насилия, поведение живое и дружелюбное – хотя он дважды плакал, не надо об этом забывать, – гигиена удовлетворительная. Но это всего лишь первое, поверхностное впечатление. В конце концов мальчик сейчас стоит у меня в кухне, бросая тревожные взгляды на свой дом по ту сторону сквера.

Я задвигаю стул на место.

– Хочу, чтобы ты записал номер моего мобильного, – говорю я.

Он кивает – думаю, неохотно, но сделает это.

– Можете мне его написать? – спрашивает он.

– У тебя нет телефона?

Итан качает головой.

– Он… папа мне не разрешает. – Итан шмыгает носом. – Электронки у меня тоже нет.

Неудивительно. Я достаю из кухонного ящика старый рецепт, пишу на нем. Нацарапав четыре цифры, я понимаю, что это старый рабочий номер горячей линии для моих пациентов. Как шутил, бывало, Эд: «1-800-АННА-СЕЙЧАС».

– Извини. Не тот телефон…

Я перечеркиваю цифры, потом записываю правильный номер. Поднимаю глаза – Итан стоит у кухонной двери, глядя через сквер на свой дом.

– Тебе необязательно идти туда, – замечаю я.

Он поворачивается. С сомнением качает головой:

– Все-таки мне пора.

Кивнув, я протягиваю ему листок. Итан засовывает его в карман.

– Звони в любое время, – говорю я. – И дай этот номер маме, пожалуйста.

– Хорошо.

Он идет к двери, расправив плечи. Полагаю, собирается с духом для битвы.

– Итан?

Он поворачивается, уже держась за дверную ручку.

– Я серьезно. В любое время.

Кивнув, он открывает дверь и выходит.

Я возвращаюсь к окну, смотрю, как он шагает мимо сквера, поднимается по ступеням, вставляет ключ в замок. Помедлив, делает глубокий вдох. Потом исчезает в доме.

Два часа спустя я допиваю последние капли вина, ставлю бутылку на кофейный столик. Медленно приподнявшись, клонюсь в сторону, как секундная стрелка часов.

Нет. Надо дотащиться до спальни. До ванной.

Стоя под душем, я чувствую, как мой мозг затопляют события последних нескольких дней, заполняют расщелины, накапливаются в пустотах – плачущий на диване Итан; доктор Филдинг, с его высоковольтными очками; Бина, упирающаяся ногой мне в позвоночник; водоворот того вечера, когда у меня была Джейн. Дэвид с ножом. Алистер – хороший муж, хороший отец. Те вопли.

Я сжимаю флакон с шампунем, рассеянно втираю его в волосы. У моих ног поднимается прилив.

И таблетки – боже, таблетки. «Это сильные психотропные препараты, Анна, – советовал доктор Филдинг в самом начале, когда я сидела на обычных болеутоляющих. – Пользуйтесь ими ответственно».

Я прижимаю ладони к стене, свешиваю голову, прячу лицо в темной пещере волос. Со мной – внутри меня – что-то происходит, что-то опасное и новое. Во мне укоренилось какое-то ядовитое дерево, оно растет, раскидывает ветви, его побеги оплетают мои кишки, легкие, сердце.

– Таблетки, – шепчу я, и мой тихий голос почти не слышен из-за шума душевых струй, словно я разговариваю под водой.