Письма моей сестры - Элис Петерсон

Я беспокоюсь за Сэма. Вдруг он так напился, что заснул где-нибудь в парке на скамье? Что, если он остался у другой женщины? Нет. Не может этого быть. Уже почти три часа. Потом я со страхом думаю о том, что могло случиться с Беллс, если бы Марк не помог найти ее. Беллс расскажет маме с папой, что я кричала на нее. Мама будет в ярости.

Решив, что пытаться заснуть бесполезно, я накидываю халат и иду мимо спальни Беллс. Прислушиваюсь. Она дышит тяжело, но спит. Я тихонько прикрываю дверь и спускаюсь вниз, молясь, чтобы Сэм не спрятал на этот раз сигареты слишком далеко. К своей радости, нахожу пачку в ящике со столовыми приборами.

Потом сажусь у окна, закуриваю и опять думаю о доме.

Появление Беллс разбудило во мне много эмоций. Почему мне так тяжело с ней? Я знала, что будет тяжело, но даже не могла предполагать, что всего за неделю произойдет такая вереница драматических событий.

После рождения Беллс папа сказал мне, что мы пройдем через это вместе. Он сказал тогда, что жизнь продолжается и что все будет нормально. Много семей проходят через то же самое, сказал он.

Я чувствовала, что мне надо поддерживать маму. Не потому, что у нее опустились руки. Оглядываясь назад, я понимаю, что она была сильная. Я просто чувствовала себя ответственной за нее. Я планировала, чем смогу ей помочь. Я знала, что у нас немного денег, потому что слышала, как мама с папой говорили об этом. У мамы больше не было времени работать в студии, а папа получал в аукционном доме совсем немного. Вот я и ходила с ней по магазинам и незаметно прятала в сумки оранжевые пачки печенья «Клуб» и чипсы с солью и уксусом. Я сказала маме, чтобы она больше не давала мне карманные деньги, и она, кажется, была тронута. Я сказала, что буду продавать возле школы каштаны. Я хотела помогать ей и по дому. Я помогала маме кормить и одевать Беллс. С этим я справлялась, и мне это нравилось, даже когда мама упрекала меня, что я застегнула кофточку не на ту пуговицу или перепутала рукав со штаниной. Папа был не лучше меня. Однажды он остался сидеть целый день с Беллс, и мама, вернувшись, обнаружила, что свитер надет на нее криво, а чепчик задом наперед. Это было то, что папа имел в виду, говоря, что мы как-нибудь справимся.

Еще я всегда оберегала Беллс. Я знала, что она беззащитная, не такая, как другие маленькие дети. Моя сестра отличалась от них. Пожалуй, я слишком старалась. Помню, я настояла, что пойду гулять с Беллс, и обещала маме, что только поднимусь с ней на холм и вернусь назад. На холме я повернула коляску и хотела идти назад. Но тут прибежали мальчишки, они поливали друг друга из наполненных водой шаров. Один из мальчишек врезался в меня, и у меня соскользнула рука. Коляска покатилась вниз, с пугающей быстротой набирая скорость. «Мама убьет меня! Помогите! – закричала я мальчишкам. – Помогите!» Один из них остановился и обернулся. Коляска врезалась в него и опрокинулась. Беллс упала в канаву, сильно разбила лоб и правую руку.

– Как ты могла ее отпустить? – ругалась мама, бегая взад-вперед по кухне и размахивая руками.

– Это была случайность, – вмешался папа, стараясь ее успокоить.

– Случайность? Мы не можем себе позволить другие такие случайности.

Я разрыдалась. Папа стал меня уговаривать.

– Мама знает, что ты не виновата, она просто напугалась, вот и все. Когда мы испуганы, мы набрасываемся на тех, кто ближе всех к нам.

Я постепенно отвыкала от мамы, когда она стала проводить в больнице все свободное время. Тогда Беллс было два года, а мне девять. Ей требовалась серия операций для исправления лица. Мало-помалу доктора закрывали щель между ее носом и губой. Когда снимали повязку, разницу было трудно заметить, но Беллс мало-помалу приобретала более нормальный вид.

Во время школьных каникул, когда папа был на работе, а мама в больнице, я проводила почти все время с Эммой у нее дома. Натали, сестре Эммы, было семнадцать лет, и она казалась мне совсем взрослой. Она была высокая и стройная, с длинными черными волосами, подкрашенными бордовыми полосками. Волосы были такие длинные, что она могла сидеть на них. Она носила готические одежды, а ее ресницы были покрыты толстым слоем черной туши. Помню, она все время сосала мятные драже. Чтобы скрыть запах сигарет, как я теперь понимаю.

Когда семья Эммы куда-то уезжала, со мной сидела мисс Граймс, наша местная нянька. Я ненавидела маму за то, что она заставляла меня ладить с ней. Мисс Граймс всегда носила одну и ту же коричневую твидовую юбку, скучные башмаки на шнуровке и бежевые колготки, сквозь которые просвечивала черная растительность на ее белых ногах. Ее волосы напоминали кухонную щетку для мытья посуды. Она носила очки в стальной оправе, водруженные на кончик носа. Было трудно поверить, что она жила почти по соседству с нами; выглядела она так, будто приехала из другой страны. Такой, где все ели одну лишь капусту.

– Она очень приятная, детка, – говорила мама, когда я недовольно морщила нос. – Главное, что я буду спокойно оставлять тебя здесь.

Папа любил ее, потому что она приносила паровые пудинги и лазанью.

– Она уникальная, эта мисс Граймс, – подсмеивался он.

Никогда не забуду, как она явилась присматривать за мной на всю ночь. Мама с папой повезли Беллс в больницу перед очередной операцией.

– Ты всегда сидишь, уткнувшись носом в книжку, – проворчала мисс Граймс, нагнулась и посмотрела, что я читаю. Она вязала бесформенный свитер, похожий по цвету на гниловатый мох, который рос на крыше нашего гаража. – Ты еще слишком мала для такой книги, – испуганно заявила она и выхватила у меня из рук книгу.

Я пыталась отобрать ее, хватала руками воздух.

– Отдайте, я вообще уже читала «Riders».

– Ты ничтожество, – бубнила она под звяканье спиц, – ты легковесная, как пух. У твоей сестры больше проблем, чем у тебя, но она вырастет порядочной девушкой.

Я пожала плечами и пробормотала:

– Отвали.

Она рванулась вперед и больно ударила меня спицей по пальцам.

– Что ты сказала? – И у нее начался тот странный фокус с глазами. Когда она была возбуждена или злилась, ее глаза начинали вращаться, и я видела только белки.

Я задержала дыхание; я не хотела показать ей, что мне было больно.

– Ты похожа на сумасшедшую слепую! – заявила я ей, улыбаясь, чтобы скрыть боль.

Не успела я опомниться, как она поволокла меня наверх, втолкнула в гостевую спальню и заперла дверь на ключ, приговаривая, что это меня научит правильно себя вести. Я барабанила в дверь, я визжала и кричала, но она не обращала на меня внимания и смотрела по телевизору «Корри»[2].

Мисс Граймс отперла дверь на следующее утро и извинилась. Я сказала ей, что она старая ведьма. Когда вернулись мама с папой, я рассказала им обо всем. Мама ответила, что она знает, как я ненавижу мисс Граймс и готова пойти на что угодно, лишь бы избавиться от нее. Я посмотрела на папу, который часто был моим союзником, но он сказал, чтобы я не огорчала маму. Неужели я не вижу, как она устала?