Реквием по зверю - Марина Серова

был даже рад, что Константин решил обзавестись семьей. На нашей с Константином свадьбе веселился совершенно искренне, от души. И мне даже показалось, что Александр Станиславович расстроился, когда я подала на развод. Во всяком случае, он сожалел, что наш брак распался, чего нельзя сказать об Анастасии Владимировне, матери Константина.

— А что, она радовалась вашему разводу? — спросила я.

— Ну внешне она никак это не проявляла, но я чувствовала исходящее от нее безразличие. Думаю, на это были свои причины. Во-первых, дикая грызня и конкуренция за должность на работе, в Министерстве культуры. Это такое место, что только зазеваешься, сразу же сожрут с потрохами, там настоящие пираньи, по-другому и не скажешь.

— А во-вторых?

— А во-вторых, дома была своя пиранья — свекровь Олимпиада Николаевна, мать Александра Станиславовича. Вообще, я считаю, что бабушка Константина страдала психическим заболеванием. Но это тщательно скрывалось. И, по моему мнению, патологическое поведение Константина во многом объясняется вот такой вот генетикой. С Олимпиадой Николаевной Константин познакомил меня почти перед самой свадьбой, и, признаюсь, на меня она произвела неприятное, даже пугающее впечатление. Но я успокаивала себя тем, что видеться мы будем очень редко, что я выдержу эти встречи. Да… не тут-то было. Оказалось, что Константин был очень привязан к своей бабушке. Собственно, это было объяснимо, ведь родители его, что отец-прокурор, что матушка-министр, всегда были очень заняты, на сына времени у них не оставалось. Поэтому Олимпиада Николаевна, по сути, заменяла внуку родителей. Но общаться с ней было очень тяжело. Конечно, на ее характер отложила свой отпечаток болезнь, это понятно. Но Константин всегда предупреждал меня, чтобы за столом я помалкивала и ни в коем случае не возражала бабушке. Я и молчала. Разговаривали в основном они, бабушка и внук. Причем на Константина Олимпиада смотрела с обожанием, а на меня — как на безродную шавку. Но когда у Константина начались пьяные загулы, я не выдержала и пошла к Олимпиаде Николаевне. Сейчас я сама удивляюсь себе: как я могла быть такой наивной? Бабушка мужа меня просто не стала слушать! Она прямо мне заявила, что не станет со мной разговаривать! Она всячески подчеркивала свое превосходство, а на меня смотрела, как на какое-то недоразумение, непонятно как попавшее в их благородное семейство. Только тогда, в тот мой к ней визит, когда Олимпиада Николаевна фактически выгнала меня, я поняла, что ничего изменить невозможно, как ни старайся.

— Так получается, что вы только вдвоем с Константином Александровичем наносили визиты его бабушке? — спросила я.

— Да я же говорю, что ни сыну, ни невестке было некогда ублажать своим присутствием выжившую из ума старуху. Ну Александр Станиславович, вероятно, еще и наведывался к матери время от времени, а вот Анастасия Владимировна — сомневаюсь. Знаете, Татьяна Александровна, я считаю, что бабушка своим потаканием, своим таким вот нездоровым отношением к внуку еще больше усугубила проблему в его отношениях к людям как к грязи и, в частности, ко мне.

Елизавета Пустельникова вдруг неожиданно разрыдалась. Плакала она почти беззвучно, только плечи сотрясались от рыданий. Но довольно быстро бывшая супруга Константина Скорострельникова взяла в себя в руки.

— Простите, Татьяна Александровна, — сказала она, — что-то разом все нахлынуло…

Я молча кивнула: а что можно было сказать в такой ситуации?

Спустя несколько минут я спросила:

— У меня к вам еще один вопрос, Елизавета Георгиевна.

— Да? Какой же? — устало спросила женщина.

— Скажите, ваш бывший супруг общался с кем-то еще, кроме… приятелей за стаканом вина? Друзья у него имелись? — спросила я.

— Пожалуй… что нет. Впрочем, был один парень. Константин пригласил его на свадьбу, и после он еще раз зашел к нам. На меня он произвел положительное впечатление, — ответила Пустельникова.

— А вы помните его имя? — тут же спросила я, полагая, что можно будет добыть новые факты из жизни убитого.

— Да, имя его я запомнила: Илларион Пантелеймонов. Он является ведущим специалистом в области экстракорпорального оплодотворения.

— Вот как?

— Да, но если вы рассчитываете на его помощь в своем расследовании, то я сомневаюсь, что Илларион сможет быть вам чем-то полезен, — покачала головой Пустельникова.

— Почему вы так думаете? — спросила я.

— Ну они редко встречались с Константином. А когда Илларион как-то раз зашел к нам, то они крупно поругались, и Илларион сказал, что видеть его больше не хочет, — ответила Елизавета.

— А почему? Почему они поругались? Что-то случилось? — продолжала допытываться я.

— Илларион увидел мои кровоподтеки, после того как Константин избил меня. Иллариона это просто взбесило, и он заявил, что ноги его больше у нас не будет. И что он вообще не будет с ним общаться. Так и сказал: «Ты — ничтожество и подонок, таких, как ты, только могила и исправит!»

Глаза Елизаветы снова налились слезами.

— Татьяна Александровна, простите, но я больше не могу. Мне очень тяжело вспоминать обо всем этом. Тем более что Константин не сразу согласился на развод, еще довольно продолжительное время он продолжал цепляться ко мне и уговаривать. Но я была непреклонна. Так что я вычеркнула из жизни все, что связано с Константином. Пожалуй, мне больше нечего вам сказать.

— Да, конечно, — сказала я, поднимаясь со стула и подзывая официантку, чтобы расплатиться. — Спасибо вам большое за то, что вы рассказали, Елизавета Георгиевна.

Елизавета Пустельникова молча кивнула.

Я вышла из кафе. Интересно, каким же это образом Константину Скорострельникову удавалось вести такой образ жизни, как уходить в запой на несколько дней, шляться по притонам и дебоширить дома и — быть продюсером музыкальных программ в Государственной телерадиокомпании? Да, он ведь еще выполнял и обязанности посредника в вотчине своей матери — Министерстве культуры. Кроме того, недоказанная пока его связь с алмазными африканцами, надо полагать, тоже требовала немало времени и сил.

Ладно, оставим на время алмазы в покое. Нужно пообщаться с непосредственным начальником Константина Скорострельникова на его официальной работе, а именно: в ГТРК.

Согласно материалам уголовного дела главным режиссером там являлся Седлаковский Григорий Васильевич. Вот к нему я сейчас и отправлюсь. Надеюсь, что Седлаковский сможет ответить на вопрос: реальна ли такая ситуация, при которой убийство Константина Скорострельникова связано с его работой на ГТРК?

На мой взгляд — так вполне. Ведь всем известно, что в этой сфере крутятся очень крупные суммы денег. Кроме того, столкновение интересов на радио и телевидении — явление не то чтобы нередкое, оно просто неизбежное. История знает немало примеров физического устранения известных и талантливых людей, связанных с этим сегментом. Посмотрим, что скажет Григорий Васильевич.

Я доехала до Второй