Русский вираж. Куда идет Россия? - Владимир Рудольфович Соловьев

Сейчас все указывает на то, что Путин принял решение вернуть роль власти в этом вопросе. Это и разговоры на государственном уровне о едином учебнике истории, и финансирование исторических кинофильмов, и назначение историка Владимира Мединского министром культуры. Снова встал вопрос о патриотизме — он очень давно так не стоял. Встал вопрос о защите русских по всему миру — обычно Россия игнорировала такие вещи. Встал вопрос о поиске национальной идеи, который в свое время заглох, а сейчас пошел опять.

Подход, несомненно, правильный — на общих ценностях строилась Российская империя, общие ценности лежали в основе Советского Союза. И Путин, пусть не очень ловко, не очень профессионально — в КГБ этому не учили, и он не вполне готов к такой роли, а общество тем более, — но тем не менее начал выстраивать систему общих ценностей. Не имея по разным причинам возможности создать свое, он вынужден строить от противного — взяв систему, от которой можно оттолкнуться.

Один из авторов этой книги однажды задал Путину прямой вопрос: зачем он вернулся на третий срок? Это же предназначение — президент в России всегда больше, чем президент. Должна быть некая сверхзадача. Владимир Владимирович ответил: «Знаете, когда начинаешь об этом говорить серьезно, это как-то неправильно. Надо просто работать». То есть он уходит от этого вопроса.

Говоря, что Путин пришел как президент ценностей, мы, конечно, опираемся только на наши соображения по этому поводу. По большому счету, это лишь ожидания — впрямую Путин ни разу о целостной системе ценностей не говорил. Нигде нет декларации ценностей Путина, нигде нет ни слова о его идеологических установках — за исключением единственной книги «Путин. Его идеология», которую когда-то давно написал Алексей Чадаев. В то же время трудно усомниться в том, что внутренняя система ценностей у Путина присутствовала постоянно. И есть ощущение, что в какой-то момент времени он ответил себе на вопрос: «Для чего? Я так высоко вознесся, получил высшую должность в стране, находясь прежде на несравнимых позициях. Ничто не предвещало. Для чего я здесь?»

По большому счету, любой человек, прошедший такой путь, который прошел Путин, становится мистиком — особенно если у него есть к этому склонность. Он начинает очень серьезно относиться к определенным вещам и событиям, видя в них проявление высшей воли. И есть основания полагать (подчеркнем, что все это тоже лишь соображения авторов, имеющие, тем не менее, полное право на существование), что с Путиным произошло то же самое.

Атеистам и сугубым прагматикам такая мысль покажется по меньшей мере странной — но это просто потому, что у них не было (да и не будет) возможности ощутить те колоссальные изменения, которые происходят в душе человека, когда он занимает кремлевский трон. Ведь, если подумать, людей, которые оказывались на этом месте, было не так-то много — и полусотни не наберется. Хоть на три дня в это кресло сел — и ты навсегда в истории. Ты попадаешь в один ряд с Иваном Грозным, Петром Великим, Екатериной Великой, Лениным, Сталиным, Горбачевым, Ельциным… Имена-то какие!

Неизбежно возникает вопрос: «Зачем?» Ответ может быть, как у Виктора Януковича на Украине: чтобы обогащаться. Проще говоря — грабить страну. Путин со всей очевидностью ответил иначе. Поэтому в его первый срок были Чеченская война и олигархи. Во второй срок он уже сделал попытку выстроить какую-то экономическую модель: как раз в то время появилась «Стратегия 2020» и много говорилось об удвоении ВВП.

Разумеется, эта работа даже близко не закончена, к тому же действующая экономическая доктрина сильно изменилась после кризиса 2008 года. Однако дело совсем в другом. Путин, похоже, вернулся из-за глубокого недовольства тем, что и как происходит в стране, вернулся, потому что осознал: больше некому. И это самое печальное. Факт возвращения Путина означает, что некому передоверить управление страной.

Комбинация с Медведевым себя не оправдала. К слову, хотя Дмитрия Анатольевича принято считать либеральным политиком, ориентированным на Запад и западные ценности, он, на наш взгляд, даже меньший либерал, чем Путин. Например, когда начался скандал с «Эхо Москвы», вызванный их весьма однозначным освещением войны в Грузии, желанием высшей власти было закрыть радиостанцию к чертовой матери. И именно Путин это остановил. А на заседании после теракта в Домодедово Медведев говорил такие вещи — сразу находя виновных, — которые идеально противоречили представлению о демократии, инвестициях и политике западного типа.

История с Домодедово показала, что у Дмитрия Медведева вообще были несколько сбиты представления о правовом государстве и роли президента в разборе такого рода инцидентов. И поступки, которые он тогда совершал, были в той ситуации неэффективны и нелогичны. Конечно, во время президентского срока Медведева началась либерализация уголовного кодекса — декриминализация экономических и налоговых преступлений. Но беда в том, что ничего не было закончено. Вероятно, для Путина все это послужило определенным сигналом — если человек не доводит дело до конца, зачем ему идти на второй срок?

Когда ты понимаешь, что тебе некому доверить страну, это начинает работать на усиление твоего ощущения собственной избранности. Отсюда у тебя самого и у всех вокруг возникают мысли о предназначении. Ты начинаешь думать — а в чем оно? И ждать вызова от Бога. И, что характерно, такие вызовы поступают, притом именно они выстраивают политику Путина. Не он сам диктует повестку — он реагирует на изменения действительности.

Не случайно зашла речь о едином учебнике истории — это была реакция на дикий «наезд» со стороны бывших советских республик, например, прибалтийских стран или Украины. Все это тянется с 1991 года, в Прибалтике регулярно проходили парады эсэсовцев, но не вызывали такого отклика. Сейчас ситуация заметно обострилась и выяснилось, что огромное количество людей у нас в стране просто не понимает проблемы.

На защиту традиционных ценностей Путин встал, по большому счету, вынужденно, помимо своей воли. Потому что западная культура вдруг пришла в Россию и попыталась стать здесь политической силой. Путин никогда бы не стал говорить о геях, если бы вдруг с такой силой не поднялась тема гей-парадов и «Пусси Райот». То есть опять же это была навязанная повестка, на которую он вынужден был отвечать. В политике так часто бывает: ты отвечаешь, потому что тебя припирают к стенке, а не потому, что ты выстроил свою систему ценностей.

Заметим, Путин никогда не делает больше того, что должен сделать, в публичном плане. Подход с виду очень странный, но прагматичный. Владимир Путин, как и все питерские, не любит делать объявления. У них у всех психология декабристов: мы сейчас сделаем, а потом вам все объясним. Он не выходит к народу посоветоваться. Если он может сказать от А до Я, он скажет от А до Я и не скажет лишнего. Но когда его заставляют о чем-то говорить, приходится говорить.

Путин бы слова не сказал о системе международных отношений, если бы его не приперли к стенке с вопросом «господин президент, вам надо объяснить свою позицию по Сирии». Он согласился и написал статью в New York Times, которая вызвала столь бурную реакцию в Америке. Дальше начались события на Украине, и Путин снова вынужден был формировать повестку дня по отношению к соотечественникам, поднимать лозунг «русские своих не сдают».