Река моих сожалений - Медина Мирай

Заключая с Ганном пари, я не учел одной крохотной детали: если проиграю, мне придется сниматься в кино и лечиться одновременно. С расписанием съемок это было невозможно, а сдерживаться без врачей, как мне говорили, сложно. Ты можешь держать себя в узде неделю, две, три, но, если наркотики уже стали неотъемлемой частью твоей крови, твое тело будет требовать их и разрываться на части, рано или поздно. Лишь сила воли, которой хватило бы на десять, а то и двадцать человек, тебя спасет.

А где мне ее взять?

Поверхностно изучив сценарий Кристиана, я убедился в том, что в нем действительно нет ни постельных, ни романтических сцен. Лишь длинные монологи, долгие прогулки наедине под облачным небом Айдахо и случайные прикосновения. Атмосфера арт-хауса пробивалась между строк, и представление будущей картины вырисовывалось серыми, грязно-голубыми, песочными и черными красками.

Вот главная дорога, проходящая через весь штат, старенькое семейное ранчо, доставшееся главному герою от покойных родителей и свихнувшейся перед смертью бабушки, что похоронены тут же; лишь несчастный отец пожелал превратиться после смерти в прах, чтобы развеяться по ветру Айдахо и блуждать по миру. Вот иссохшая трава, которую не способен спасти ни один дождь. Она почти мертва, не чувствует ни грязных ботинок прохожих, ни легкого песчаного ветерка, но не готова покидать этот свет. А вот две одинокие фигуры, блуждающие по пустой дороге. Ни со стороны гор, ни со стороны бескрайних просторов не видно ни одной машины. Кажется, мир забыл об этом месте, предоставив ему право самому распоряжаться своей жизнью, без вмешательства извне.

Разрушающееся ранчо и бесконечная асфальтированная дорога – вот то единственное, что оставило здесь человечество в память о себе.

Первого октября мы вылетаем в Айдахо, но прежде должны отснять пару дублей в студии. Режиссер-постановщик дрожит над изготовлением каждой декорации и крохотной детали, без которой нужная атмосфера развалится быстрее карточного домика.

Когда я зашел на площадку снова, то заметил, что небольшую серую комнатку отныне украшает не менее серая картина; стол завален записями, старинными подсвечниками с подтекшим воском, перьями, испачканными в туши; пол покрыт все теми же бумагами, занавески продырявлены, словно кто-то тушил о них окурки, фальшивое окно открыто, а за ним, за крохотной площадкой, включен мощный вентилятор, чей искусственный ветер создавал атмосферу одиночества.

– Какое смертельное уныние, – громко вырвалось у меня, и даже режиссер-постановщик согласился со мной. Нет, он был рад этому: ему удалось попасть в точку.

На площадку вышел Кристиан. Он осмотрел фронт проделанной его командой работы и остановился возле кресла в углу, рядом с местом, где должна была бы располагаться входная дверь, но вместо нее на меня оттуда будут смотреть операторы через толстые линзы камер.

– Все начинается с кресла, – Кавилл подошел к реквизиту и поправил изношенный шерстяной плед. – По сценарию в нем любила сидеть покойная бабушка Зака, – так звали моего героя, – но это кресло даже с пледом не навевает мне «старческую атмосферу».

– Боже правый, Крис, ты же собираешься снимать лицо Колдера крупным планом, а не бабушкино кресло. – Замечание, очевидно, задело чувства режиссера-постановщика.

– Сделай так, чтобы это было похоже на кресло бабушки. Чтобы при первом взгляде можно было понять, что она отошла в мир иной. Поменьше деталей и больше минимализма. Без явных глупых «бабушкиных» штучек. Ты знаешь, о чем я.

– Знаю об этом уж получше тебя.

Тут я понял, что в школьных уроках литературы с ее дотошными вопросами в духе «О чем думал автор, когда полторы страницы описывал дерево, стоящее на другом конце улицы?» есть смысл. Во всяком случае, для режиссера-постановщика. Языком вещей, деталей, ракурса и эстетики он должен передать настроение истории. Не каждый это заметит, не каждый оценит, ведь все будут смотреть на актеров, но, согласитесь, даже великолепно играющие мастера на фоне голых стен и немых предметов не смогут спасти и самый гениальный фильм.

– Где же твой любимый? – спросил Кристиан, разводя руками. – Спрашиваю тебя как персонажа. Он говорил, что придет посмотреть.

– Откуда мне знать? – Я сел на стул и глубоко вздохнул. Каждая свободная секунда даже в перерывах между разговорами тратилась на повторение сценария. – Вы здесь режиссер. Вам и положено знать, где ваш актерский состав.

О подходе Кристиана к созданию фильмов ходили разные слухи. Поговаривали, однажды он забыл имена исполнителей главных ролей и собственную копию сценария дома, что заставило его изменить сюжет. «Если я не могу вспомнить собственный сценарий и каждое действие героя, значит, это плохой сценарий, который мой мозг решил не запоминать». Умная мысль, имеющая свою ценность и содержащая ответы на многие сложные вопросы. Хотите снять свой фильм, написать сценарий или книгу? Если вы нуждаетесь в запоминании идеи, то она, скорее всего, плоха. Настолько, что ваш мозг, опережая события и оберегая вас от провала, выталкивает ее из вашей головы. Простая истина.

– Простите, я опоздал! – Колдер дополз-таки до студии.

С раскрытым ртом и искренним детским интересом, смешанным с такой же радостью, он разглядывал «волшебную крохотную страну», в которой оказался. Я помню, как первый раз пришел на съемки. Похоже, у меня был такой же глупый вид, но мне тогда было четырнадцать, а Колдеру, если мне не изменяет память, девятнадцать. К концу съемок, уверен, интерес к закулисью фильмов иссякнет и он будет работать ради актерского удовольствия. Если его, конечно, не убьют немыслимые требования Кристиана.

– Где ты был? – спросил я, ожидая вопросов от режиссера, но тот мгновенно увлекся нашим с Колдером коротким диалогом, наверняка оценивая нас со стороны.

Кристиан не устраивал ни кастинга, ни проб, и если о моей игре он имел представление, зная, на что я способен, то его копилочка под названием «навыки Колдера» пустовала. Одному Богу было ведомо, что задумал этот черт. Не удивлюсь, если после первого же дубля он заставит свою команду перетащить несчастное, доведенное до ума бабушкино кресло в центр псевдокомнаты.

– Простите, я слегка заблудился.

– Если тридцать минут – это немного, то могу только представить, на сколько ты еще способен опоздать.

– Брось, Питер, – наконец вступил в разговор Кристиан. – Мы сами не были до конца готовы, так что, считай, никто не опоздал. Если ты сам готов, можем начать.

«Если я сам готов?» – он намеренно вставил в свой вопрос провокационное «сам».

В ответ я вышел на съемочную площадку и занял свое место.

– Камера… мотор… – услышал я со стороны.

Вот-вот начнется первый дубль моего очередного фильма. Еще один проект, еще одна работа, еще один гонорар. Все как обычно, простая актерская рутина, в которой ты проживаешь чужие жизни, постепенно забывая о своей. Со временем я разучился обращать внимание на окружающих во время съемок, отдаваясь сущности своих персонажей и вживаясь в их реальность. Но на этот раз что-то было не так. Здесь присутствовал человек, чье пристальное внимание волновало.