Скунскамера - Андрей Аствацатуров

Опять молчит.

Потом, нервно зашерстив руками и снова отвернувшись, говорит:

— Идите-идите, проходите. Предъявили — проходите.

— Подстричься тебе пора, — заявила мне вечером мама. — Тогда и отношение у людей к тебе будет другое.

Может и вправду подстричься?

У бабушкиной подруги Натальи Палны волосы были очень короткие. И гости всегда внимательно ее слушали. Правда, говорила она очень редко и всегда почему-то о продуктах питания.

Однажды, когда гости еще сидели за салатами, Наталья Пална вдруг обвела всех взглядом и объявила:

— Вот послушайте, что я вам сейчас расскажу! Все, и я в том числе — мне было лет восемь, — посмотрели на нее с интересом.

— Я тут два дня назад, ну у себя в Купчино, купила в магазине продукты. Индийский чай, между прочим. Ну, вы знаете, со слоном, значит. Прихожу домой, значит. Начинаю разбирать сумку. Туда — овощи, сюда, значит — мясо. Потом открываю пачку с чаем… чтобы пересыпать в банку. Смотрю… батюшки! А там — черви! — Тут Наталья Пална подняла над столом правую кисть и растопырила пальцы. — Большие, жирные такие, знаете?

— Черви? Скажите, пожалуйста… — подала голос жена Григория Петровича.

— Да, черви! Толстые, большие… Я отошла за мусорным совком в коридор, что-то, знаете, замешкалась, возвращаюсь… а червей уже нет! Куда делись? — Наталья Пална всплеснула руками и повернулась к моей бабушке. — Нет, ну вы представляете, а? Куда-то заползли… Наверное, и сейчас у меня где-то живут?

Гости молчали, тяжело обдумывая рассказанное.

— А вот у внука в школе, у Котьки… — воспользовавшись паузой, начал было Григорий Петрович, однако никто не собирался его слушать. Все продолжали смотреть на Наталью Палну. Борис Евгеньевич нервно сглотнул и постучал пальцами по скатерти.

— И где же теперь черви эти? — тревожно спросила бабушка, подняв левую бровь и зачем-то оглядывая комнату.

Наталья Пална ничего не ответила. Она уже отошла от волнения и, успокоившись, принялась за квашеную капусту. Я видел, как зачерпывая вилкой белые капустные нити, длинные, дрожащие, казавшиеся живыми, она отправляла их в рот и быстро принималась пережевывать мелкими движениями узкого плотно сжатого рта.

— Можно выйти из-за стола? — спросил я бабушку. — Я в папину комнату пойду!

— Иди, деточка, — качнула головой бабушка и вдруг, будто что-то вспомнив, сказала мне в спину: — Только беспорядка там не устраивай!

Хорошо, когда есть куда выйти, ежели сделается вдруг противно или, не приведи господь, затошнит.

А если выйти некуда? Что тогда?

Ведь история пока не знает случаев, чтобы кто-нибудь добровольно покинул архипелаг детства. Оттуда не убежишь.

Останешься.

Останешься с таким чувством, будто сидишь в самолете.

Тошнит, а выйти некуда.

1999 год. Конец августа.

Мы с Люсей сидим в самолете.

Возвращаемся из жаркого расслабленного Крыма в Ленинград. В холодные улицы, в работу, в погоню за деньгами и продуктами питания.

Самолет Ту-134. Ветеран отечественных авиалиний. Для кого-то самолет — стальная птица, для кого-то — метафора творческой фантазии. А лично для меня — камера пыток, в которой мучают тошнотой. Правда, на такой случай предусмотрены гигиенические пакеты. Но их наличие ничуть не успокаивает. Я напряжен.

— Отвлекись. — советует Люся. — О, господи! Что за мужчина мне достался! Слава богу, что я тобой развелась. На вот, держи своего этого… Сэлинджера.

Я послушно открываю книгу и начинаю читать про умного мальчика Тедди, который хотел, чтобы человечество вытошнилось яблоком. Но погрузиться в Сэлинджера мне не дают те, кто за спиной. Там сидит беспокойная мамаша и капризный мальчик. Мамаша кряхтит и ворочается, то и дело толкая спинку моего кресла. Мальчика зовут Жорик. Это я уже успел усвоить. Он постоянно что-то требует громким картавым голосом. Теперь Жорику хочется яблоко.

— На, возьми! — говорит мама.

Раздается громкое чавканье.

— Ненавижу такие звуки! — сердится Люся и откидывается на спинку сиденья.

— Да… — соглашаюсь я над книжкой.

— Что «да»?! — раздраженно бросает Люся. — Ты, когда за столом, сам ничуть не лучше! Тоже чавкаешь, как свинья.

Свиньи не чавкают. Они хрюкают. Но возражать Люсе я не решаюсь. Она все детство провела в деревне и, наверное, хорошо изучила повадки животных. Внезапно чавканье прекращается.

— Мама! — раздается голос Жорика. — А когда чег'вяка едят ему пг'иятно?!

— Что?!! — вскрикивает мама. — А ну дай сюда!

Жорик начинает реветь белугой, но тут же получает новое яблоко и успокаивается. Снова слышится яростное чавканье. Яблоко отчаянно хрустит. Жорик чавкает. Гудят турбины. Хрустит яблоко. Жорик чавкает. И, кажется, этому не будет конца.

— Ну, все, блин, началось! — комментирует Люся. — С приветом, Шишкин!

Это фраза из детской книжки «Витя Малеев в школе и дома». В трагические минуты Люся любит ее повторять. Книга, кстати, очень интересная. Эпохи борьбы хорошего с лучшим. Всем рекомендую.

Наконец, позади наступает тишина. Яблоко, по всей видимости, уже съедено.

— Мама! — громко спрашивает Жорик. — А ског'о мы будем рг'вать?!

— Тише ты! — шипит мама.

Но Жорик ее не слушается.

— А где кулек, чтобы рг'вать?!! — кричит он на весь салон.

Пассажиры начинают смеяться. Многие оборачиваются. Некоторые даже привстают со своих мест, чтобы разглядеть Жорика.

Я забываю про Люсю, про Сэлинджера и смеюсь вместе со всеми. Становится легче. Оставшееся время я разглядываю в иллюминатор огромное крыло реактивного самолета и большие ватные облака.

Большую часть новогодней ночи я обычно проводил в папиной комнате, похожей на клетку. Там я доставал из угла пыльную коробку с детским старым конструктором, подаренным Любовь Григорьевной, и усаживался за стол в него играть. По инструкции, прилагавшейся к конструктору, нужно было собрать двухэтажный дом с участком и забором. Но что потом со всем этим делать в инструкции не сообщалось. И я вносил некоторое разнообразие в замысел игры, делая ее одновременно и проще и интереснее. Я сооружал из кубиков футбольные ворота и гонял по столу туда-сюда детальку. Она служила мне мячом. Ворота у меня защищал знаменитый хоккейный вратарь Владислав Третьяк, а атаковал его футболист Жупиков. По сюжету Третьяк был хорошим, а Жупиков — плохим, видимо, по причине неблагозвучной фамилии. Но выигрывал чаще именно Жупиков. Мне, наверное, хотелось, чтобы все было как в жизни, чтобы зло побеждало чаще.