Секретная часть - Валерий Георгиевич Шарапов

В принципе, военные поступали правильно. Прошел сигнал: в доме чужак. Вроде имеет право, но кто его знает? Чужаки никому не нужны – ни офицерам, ни солдатам. Мирок замкнутый, стабильный, что здесь происходит, всех устраивает, вмешательства извне – явления нежелательные.

До штаба батальона было три минуты ходьбы. Ведерников шагал размашисто, не оборачивался. Рядовые приотстали, на всякий случай делали вид, что они народ подневольный. В коридоре напротив входа размещалось знамя батальона в стеклянном колпаке. Обязательный часовой – в парадной форме, с автоматом. В подсумке три снаряженных магазина – на случай, если придется отбиваться от вражеского нападения. Часовой стоял по стойке «смирно» – среагировал на скрип двери.

Вошедшие небрежно козырнули, «незнакомый» майор тоже.

Дежурный по батальону сидел в «аквариуме» – угловая часть здания имела сплошное остекление. Он видел все казармы, клуб, частично столовую, плац и даже фрагмент местного арсенального хозяйства. Комнату обжили – пульт под рукой, поблескивали огоньки. Стол, застеленная кушетка у дальней стены.

Капитан, державший руку на пульсе, пружинисто поднялся, как бы ненароком заслонил собой раскрытый журнал «Дружба народов». Остальные в комнату не заходили – доставили, и ладно.

– Капитан Романенко, дежурный по батальону, – представился осанистый мужчина лет сорока с живыми глазами. – Мы вас не знаем, товарищ майор. Допускаем, что вы имеете право здесь находиться, но так не делается. Вы должны были поставить в известность хотя бы меня.

– Буду знать, капитан. – Кольцов не стал спорить, сунул дежурному бумаги, с любопытством огляделся.

«Мир отстояли, мир защитим!» – бодро уверял плакат со стены. «Честь и слава отличникам боевой и политической подготовки!» – гласил другой образец агитпропа. Офицеры батальона дежурили, видимо, посуточно – в порядке живой очереди.

– Вы присаживайтесь. – Дежурный оторвался от бумаг, мельком глянул на Михаила, снова погрузился в чтение.

– Спасибо, капитан, постою. Ты же отпустишь меня? Или что-то не в порядке?

– Не знаю, товарищ майор, – честно признался Романенко. – Это вы мне скажите. Мы имеем право знать, что делают в нашей части посторонние.

– Просто осматриваюсь, капитан. – Похоже, начиналась неизбежная сказка про белого бычка. – Я вхожу в группу, присланную с инспекцией из центрального аппарата Главного управления. Проверка комплексная… если позволите, не буду сообщать вам подробности. Не спешите сажать меня под арест, договорились? Позвоните начальнику Первого отдела майору Игнатову Виктору Петровичу, полагаю, он вам знаком.

Тень недовольства пробежала по лицу дежурного. Он сел к телефону, достал потертую «шпаргалку» с номерами служб и отделов. Палец скользил по списку. Михаил терпеливо ждал.

С плаца уводили новобранцев. Они неумело чеканили шаг, выбрасывая ноги. Романенко отыскал нужный номер, дозвонился до Первого отдела. Игнатов был на месте, он все объяснил сомневающемуся дежурному.

– Я понял, товарищ майор. – Дежурный повесил трубку и устремил на Кольцова печальный взгляд.

– Не в претензии, капитан, вы действовали согласно инструкциям, – успокоил его Михаил. – Я могу идти?

– Да, конечно, товарищ майор. Но в будущем извещайте о ваших визитах хотя бы дежурного по части. Можете подождать подполковника Баклицкого и майора Гизатуллина – это командир батальона и начальник штаба. В данный момент они на совещании, но скоро прибудут.

«Вручить верительные грамоты?» – подумал Кольцов.

– Хорошо, подожду на улице. Прошу прощения за беспокойство.

Под сенью каштана вились полчища мелкого гнуса. Понятно, почему на лавочку никто не садится.

Пересекаться с руководством батальона откровенно не хотелось, но Кольцов подождал – не стоит ссориться с военными. Снова закурил, стал прохаживаться вдоль здания.

К вечеру активная жизнь затихала. Ворота батальона были закрыты. На крыльце КПП курили срочники с красными повязками. Бойцы предпочитали сигареты без фильтра. У штаба дымили офицеры – местные штабисты еще не разошлись по домам. Командиры предпочитали сигареты «Гродно» с фильтром.

Михаил ловил обрывки фраз.

– Еще неделя, и в отпуск со своим самоваром, – посмеивался полноватый капитан. – В Одессу поедем, к родне моей благоверной. Ах, Одесса, как же она хороша…

За чужаком украдкой следили – спину жгли взгляды. Офицеры перешептывались, думали, Кольцов их не слышит.

– Какой-то тип подозрительный вертится – вон он, Ведерников про него рассказывал. Что хочет, непонятно, врет, что с инспекцией… Какая на хрен инспекция под вечер? Помяните мое слово, мужики, это военная прокуратура. Прапорщик Сурков, сука, проворовался, половину тушенки со склада на сторону продал, а теперь из-за этого жулья всем отдуваться…

Вспомнился анекдот, порочащий Советскую армию. Идет международная конференция по вооружению. Американцы хвастаются: а мы водородную бомбу изобрели. Страшное оружие: личный состав гибнет, а здания и материальные ценности – остаются. Русские встают: «А мы еще лучше оружие изобрели! «Прапорщик» называется. Личный состав остается, а материальные ценности – исчезают».

Офицеры накурились, скрылись в здании. Михаил посмотрел на часы. Руководство батальона задерживалось. Он знал, что сказать, не привлекая внимания к основной теме, но ждать уже не хотелось. Им надо – пусть приходят.

Майор выбросил окурок и зашагал к КПП. Вздрогнул – над плацем раздался дружный рев:

– У солдата выходной, пуговицы в ряд!

Пели с удовольствием и явно не новобранцы. Михаил остановился у КПП, насладился зрелищем. Репертуар строевых песен в Советской армии не отличался разнообразием.

Незаметно подошло время ужина. В части кормили рано – чтобы переварили до сна. Рота повзводно шла на ужин в столовую. Путь к еде был непрост – через плац и хоровое пение. Шли красиво, хоть и расхлябанно. У столовой песня оборвалась, бойцы топтались, изображая шаг на месте. Человеческая змейка потянулась в столовую. Под ложечкой засосало – просыпался голод…

Михаил поднялся на крыльцо к турникету. Хотелось надеяться, что машину не заминировали…

Оперативники еще не разошлись, листали дела работников секретного предприятия. Стопка отобранных дел была, слава богу, тоньше забракованной. Игнатов помогал – внешне ничем не выказывал раздражения. Дым в помещении висел коромыслом, стеклянную пепельницу переполняли окурки. На переносной электроплитке бурчал чайник.

– Развлеклись, товарищ майор, потратили казенный бензин? – проворчал Швец. – Ну, теперь работа просто галопом помчится…

– Не завидуй, – отрезал Михаил, падая на стул. Устал он в этот день изрядно. Не сказать, что прокатился зря – остались кое-какие впечатления.

– Дежурный из батальона звонил, – сказал Игнатов. – Хотели тебя арестовать. Этот парень, кстати, прав: мог бы предупредить, что хочешь погулять по батальону. Не любят там нашего брата. Так и ждут какой-нибудь пакости.

– Не будет оснований – не будет и пакости, – уверил Михаил. – Что с успехами?

– Ничего, – вздохнул Вишневский. – Работать будем долго, трудно и мучительно. Пока отобрали восемь кандидатур – самые компетентные и значимые фигуры с технической территории. Инженерно-технический персонал, все военнослужащие в звании от майора до полковника. Начальники цехов, производственных линий, отделов материально-технического обеспечения и безопасности. Есть завсклады…

– Товароведы, – пошутил Швец. – Завтра список расширится, мы просмотрели только сотню дел. Если составите компанию, работа пойдет веселее.

– Что по почерку на конверте? – Михаил повернулся к Игнатову.

– Люди работают. Пока результата нет. Трудность заключается в том, что нельзя действовать грубо, чтобы не спугнуть. Есть список женщин, проживающих в Заречье. Почерк не принадлежит подростку. Нужно проверять всех женщин от восемнадцати… до конца. Таковых больше трехсот, не удивляйтесь. Исключать нельзя никого – даже пенсионерок, которых, кстати, немного. Женщин-военнослужащих проверить несложно – они пишут рапорты, докладные записки и тому подобное. Тут главное – без рекламы. С гражданскими, особенно с молодыми мамами, куда сложнее. Многие из них вообще не работают, сидят на шее у мужей. Где добыть образцы их почерка? Придется проявлять фантазию и, опять же, не засветиться. А гражданские объекты – школа, больница, детский сад, магазины? Даже не рассчитывай на быстрый результат, Михаил Андреевич. Все, достаточно на сегодня, а то скоро шарики за ролики закатятся. – Игнатов посмотрел на часы. – Двигайте в столовую, она пока работает, и домой, отдыхать. Я тоже пойду, жена заждалась. Она, конечно, привычная, но однажды может рвануть… Да, забыл сказать, Михаил Андреевич, получено разрешение, завтра с утра едем на техническую территорию. А то, чую, не успокоишься, пока не сунешься в наше пекло…

Кормили в столовой более-менее, но привкус во рту остался. Сотрудники оказались умнее – купили в местной кулинарии котлеты-полуфабрикаты и убежали жарить их самостоятельно.

– Ума не приложу, когда это я вырос? – удивлялся Вишневский, прощаясь с начальником.

Михаил в одиночестве доехал до третьей линии. Единственное место у подъезда было занято подержанной «буханкой». Пришлось огибать дом, бросать машину на пустыре и пешком возвращаться.

Небо темнело. Там, где зашло солнце, переливались огненные полосы. Он постоял под деревом, миновал бойлерную, побитую временем и социалистическим хозяйствованием. Из кладки вываливались кирпичи, рубероид, залитый гудроном, порвался и вздулся. Детская площадка пустовала, всех малышей развели по кроватям.

В квартире на первом этаже ругались мужчина и женщина – еще и окно открыли, чтобы соседи лучше слышали. Вникать в местечковые дрязги не хотелось – майор прошел