Островский в Берендеевке - Виктор Бочков

Отметим для себя любовь Красильникова к изготовлению (и это в начале XIX века) электрических приборов. Затем обратимся к тексту «Грозы». Дикой и Кулигин беседуют на бульваре:

«Кулигин… У нас грозы частые, а не заведем мы громовых отводов.

Дикой (гордо). Все суета!

Кулигин. Да какая же суета, когда опыты были.

Дикой. Какие такие там у тебя громовые отводы?

Кулигин. Стальные.

Дикой (с гневом). Ну, еще что?

Кулигин. Шесты стальные…

Дикой. Да гроза-то что такое, по-твоему, а? Ну, говори!

Кулигин. Электричество».

«Кто прожектировал, – продолжает Свиньин, – великолепный иконостас в аннинской церкви? Опять говорят – Красильников. Переезжая устье Костромы реки по ровному, твердому месту и любуясь, как легко в средине оного выводится звено для пропуска барок и плавучего лесу – узнаю, что мост построен также Красильниковым… Наконец, уронил я дорогие мои Брегетовы часы и, не знал, кому отдать починить их, не надеясь на искусство провинциального часового мастера, тем более что и в Петербурге один только художник знает сей механизм, но мне советуют отослать их – к Красильникову и уверяют, что он исправит их наилучшим образом! Что это за чудесный человек – Красильников, который все знает, все умеет? – и я лечу с ним познакомиться».

Известно, что Павел Петрович Свиньин был человек увлекающийся и, забалтывающийся, что он мог приписать своему кумиру на час несуществующие заслуги и таланты! Но ведь он писал о конкретном лице, жившем в указанном городе, – тут мудрено слишком много присочинить, зная, что очерк прочтет сам Красильников.

Автор подробно описывает свое первое свидание с костромским уникумом: «Меня приводят к небольшому каменному домику с колоннами. На белой как снег лестнице меня встречает средних лет человек с добродушным русским приветствием: милости просим! Умное лицо и выразительный взгляд достаточно предупреждают меня, что это был сам хозяин – предмет моего посещения. Он вводит меня в чистую комнату, по стенам которой развешаны в симметрии изрядные живописные картины и несколько весьма хороших эстампов. В одном из шкафов нахожу несколько любопытных окаменелостей, раковин, кораллов и т. п., собранных им на берегу Волги во время прогулок…».

Надо было попасть в Кострому 1820-х годов, чтобы постичь, насколько обстановка в доме Красильникова отличалась от интерьера обычного купеческого дома. «Круглая темная деревянная лестница, – характеризовал анонимный автор официального министерского обозрения костромской жизни, – отдельные комнатки, пестро раскрашенные большие уродливые печи с писаными изразцами, кивот с образами в окладах, портреты царские, картины самой грубой работы в золоченых рамках к шкафы с фарфоровой и хрустальной посудой и серебряными ложками, симметрично развешанными, – все это, вместе с мебелью, вышедшей из моды, составляет целое домов купечества, где отсутствие вкуса и комфорта в полном развитии».

Здесь вместо хрусталя и ложек в шкафах хранятся раковины и окаменелости, собранные Красильниковым во время излюбленных им прогулок по берегам Волги. Кулигин в «Грозе» также любит волжский берег. «Очень хорошо, сударь, – говорит он Борису, – гулять теперь. Тишина, воздух отличный, из-за Волги с лугов цветами пахнет, небо чистое…» – и удивляется поведению обывателей: «…бульвар сделали, а не гуляют». Первое действие пьесы происходит в общественном саду на высоком берегу Волги, за Волгой – сельский вид. Кулигин, глядя на реку, восторгается: «Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса… Пятьдесят лет я каждый день гляжу на Волгу и все наглядеться не могу… Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется… Какая красота в природе разлита». Кулигинский восторг лишний раз свидетельствует, что под именем Калинова изображена Кострома, а не Кинешма, как полагают некоторые островсковеды. Во-первых, в Кинешме на берегу нет и не было общественного сада. Во-вторых, в середине прошлого века, как, впрочем, и сейчас, вид из нее на Заволжье был весьма непривлекательный. До поднятия в 1958 году уровня воды в Волге левый, расположенный против Кинешмы берег являл собою длинную, на версту, сыпучую отмель, захламлявшуюся во время половодий. За отмелью поднималась грязная и лысая Чирковская гора, заслонявшая горизонт.

Зато и общественный сад, устроенный еще в конце 1820-х годов, и восхитительный сельский вид сам Островский обнаружил в Костроме. В 1848 году он пишет в дневнике: «Подле собора общественный сад, продолжение которого составляет узенький бульвар, далеко протянутый к Волге… А на той стороне Волги, прямо против города, два села, и особенно живописно одно, от которого вплоть до Волги тянется самая кудрявая рощица».

Естественно, что, тонко чувствуя красоту, Красильников испытывал влечение к живописи. П. П. Свиньин, сам академик живописи, подчеркивал, что картины в собрании костромича – «изрядные». Полюбив природу, пишет он, юный Красильников захотел изобразить ее и стал учиться рисовать, а «ныне может уже хвалиться своим умением в рисовке». На покупку картин денег у него не было, тогда умелец научился плести модные в то время шелковые шнурки с кисточками на шляпах и сбывал их в лавке отца. Позднее он стал сам изготавливать и красивые наборные рамы для картин.

У Красильникова были воистину золотые руки. Еще в детстве он любил строить меленки и вообще заниматься «рукоделием». Затем он усовершенствовал токарный станок. Описав помещение, где Красильников хранил свои коллекции, Свиньин продолжал: «В смежной с сею комнате находятся его токарные станки, столярные, слесарные инструменты и пр. – все было в наилучшем порядке и чистоте, наконец, вижу, что на одном простенке, расчерченном в виде часового циферблата, движется стрелка – и это был тот славный хронометр». Данный хронометр, по утверждению Свиньина, первый в Европе, костромич изобрел в 1810-х годах – его чертеж был опубликован в «Отечественных записках».

А. Н. Островский в 1860-е годы

Кулигин назван в «Грозе» «часовщиком-самоучкой». Это действительно была наиболее распространенная профессия среди русских провинциальных изобретателей, с изготовления часов начал свой путь и знаменитый Кулибин. Красильников в молодости тоже «начал делать деревянные столовые часы, употребив вместо пружины гири, скрытые внутри самой тумбы или пьедестала. Всего более затрудняло его нарезывание зубцов, ибо, не в состоянии будучи купить дорогой машины, употребляемой для сего часовыми мастерами, он принужден был размеривать и выпиливать их от руки подпилком, здесь малейшая неверность имеет влияние на весь механизм часов и потому, для преодоления сих трудностей, потребны в сем деле неимоверные терпение и точность».

Красильников снабжал часами всю Кострому. Еще в 1960-х годов в костромской школе слепых детей, занимавшей старинное здание, выстроенное в начале XIX века богачами Шиповыми, висели большие стенные часы, изготовленные Красильниковым (что подтверждала надпись), показывающие время с исключительной точностью – теперь они в областном музее.