Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

и мое горло. Поначалу я выказываю невозмутимую хладнокровность, глядя расширенными глазами в одну точку, не дыша, в мучительной нерешимости, что делать, что теперь делать… — я словно во сне и хочу скорее проснуться, — а затем в припадке гнева, потрясенный, продолжаю:

— Исключено. Это мог быть, кто угодно, но только не она. Она бы не поступила так! Слышите?! Это не она! Вы же понимаете, что ее кто-то подставил?! Кто-то пытается ее оклеветать, — уверяю я всех и сам себя. Неважно, что сегодня безразличие ее ко мне предстало в такой наготе, но… она бы так не обошлась со мной. Да и зачем ей это? Брендон. Он это сделал, чтобы целенаправленно уничтожить наши жизни! И я докажу это. Тайлер, звони эксперту. Надо отправить записку на почерковедческую экспертизу. Я и сам могу одним взглядом определить по записке, что это не она. И как прямого, так и косвенного участия к делу она не имеет.

Она сотворила такую подлость, руководствуясь низменными мотивами, чтобы мне насолить? Мысленно я представляю себе сцену, где Милана осуществляет свой план против меня, и мое тело охватывает смертоносная дрожь. Если за правду окажется, что это она, то… моя жизнь кончена.

— Кто-то замутил грязные дела вокруг нашей Миланки… Эти двое — марионетки в чьих-то руках… Кто играет с ними? Я могу дать клятву, что это не моя сестра! — в сильном волнении восклицает Питер и его внутренний диалог становится услышанным всеми: — Да ну нет, это какая-то ошибка. Ошибка. Подставили её. Это не так! Не так! Миланка, не смогла, нет, не смогла! Нет. Я… я… Я умру, если с ней что-то произойдет… Умру… — Его губы трясутся и слова звучат в нелогической последовательности.

Тайлер, сам взволнованный полученной новостью, вставляет:

— Вами говорит сердце, которое не пришло к согласию с головой. Как бы мы не верили, Джексон, Питер, но так говорят показания соучастников… Пока это единственные доказательства, и мы обязательно проведем все следственные мероприятия, чтобы разобраться, кто причастен к этому на самом деле. И… по закону… полицейские должны задержать…

Я ничего не вижу вокруг от зверства, которым наполняюсь:

— Нет и еще раз нет! Никто не посмеет с ней этого сделать! Никто! Ты сейчас же прикажешь им, чтобы они и пальцем не касались её. Какая-то записка и ее инициалы в ней еще ничего не говорят. Это лишь гипотеза, не имеющая убедительных доказательств! В противном случае, я возьму вину на себя!

— Или это сделаю я, — твердо говорит Питер, чересчур позеленевший.

— Вы с ума, что ли, посходили?! Мы найдем виновного, и только он сядет за решетку! Я привлеку отца. Джейсона еще можно… Корреспонденты к вечеру будут поджидать нас… Я попытаюсь что-то придумать, как избежать массового разлета новости… — Ритчелл задета словами мужа.

— Нет! Без Джейсона! — с грубостью отрицаю я. «Мой отец ни капли не отличается от Брендона. Чрезмерно озабоченный работой, статусом и эгоизмом. А не заодно ли он с ним?»

Питер в нервном расположении не ввязывается больше в беседу, быстро печатая что-то в телефоне, произнося какие-то слова себе под нос.

— Ритчелл, дорогая, прошу тебя, попробуйте с отцом провернуть такой план, чтобы ни одна душа не узнала об этом бумажном куске! И… — Она звонит отцу, и он, выйдя из дома, оказывается с нами. Тайлер передает ему детали случившегося, и он второпях, удалившись в машину, делает звонки личным адвокатам.

— Я с вами лечу! — На эмоциях принимает решение Питер, нанося удар по женскому сердцу. Я поражен. Огорошенная супруга вздрагивает и с ощущением внутреннего глубокого страдания, чутко замеченного мною, жалобными мокрыми глазами обозревает его:

— Питер, а я? Ты… летишь, а я? Как же я, твоя жена?

Я чувствую электричество в воздухе, проживая чувство, испытываемое ослабевшей разочарованной женщиной на себе. Мы с Тайлером не проявляем никаких коммуникаций. Безмолвие и тайная боль в глазах супругов. И снова настает горькая минута. Брат не посмеет бросить Милану, нуждающуюся в помощи, и способен даже на то, чтобы оставить любимую… У обоих наполняются слезами глаза, и в молчании они расходятся по двум разным сторонам. Больно за них. Я понимаю и одного, и другого, бывал и в том, и в другом положении. Но помочь их отношениям смогут только они сами, и я не буду вмешиваться.

Я тяжело вздыхаю с мыслью: «Он немыслимо по-особенному всё ещё любит Милану».

— Пора выдвигаться, дружище! Мы не можем терять времени. Люди Эндрю уже ждут нас в Испании. А супруги разберутся без нас, — с отчаянием в ночную тишь молвит Тайлер и возвращается в дом, чтобы попрощаться со всеми и взять свои вещи и мой телефон, разрядившийся и оставшийся лежать на кухне.

Поглощенный уже только тем, как спасти любимую я, кажется, враз ослеп к другим вещам. Меня уже не волнует ничего — когда одна половинка бьется в такт с другой, и, если ей угрожает опасность, мы уже не думаем о себе, лишь бы спасти её. Многие назовут это жертвенностью, ибо нас не посещает мысль, что станет с той половинкой, когда мы сами подвергнемся такой же участи, а я называю это любовью.

Через полчаса мы с Тайлером держим путь к аэродрому и со словами, внезапно звучащими в моей голове, которые так хорошо отложились в моей памяти из рукописи «Любовь бессмертна: «Независимо как бы тяжело не было сейчас, наступит день, когда сердце будет трепетать от счастья, а душа возносить поклон миру», я с разбившимся сердцем поднимаюсь по трапу, захожу в салон, и вскоре мы взлетаем.

Как послать утешение морщинистому сердцу?

Глава 79

Милана

Повернув дверной засов усталым движением, с искажённым скорбью лицом, я захожу в дом как можно скорее, спасаясь от непогоды. И Мадрид провожает отца дождевыми слезами. Все события, связанные с приобретением счастья и мгновенной его утратой, разодрали меня… Насколько же человека может поглощать боль, без физического насилия. В памяти каждую секунду воскрешается картина похорон отца и тяжёлые слезы, которых я и не ощущаю, скатываются по моим страдальческим впалым щекам.

Пространство вечности заставлено памятниками, гранитными плитами… Когда-то человек ходил по земле, а ныне на его месте каменная глыба и единственное, что остается от него — фотография, где на его губах сияет улыбка (и не знал при жизни он, что этот снимок будет с ним в том мире) и инициалы, отличающие его от других усопших. Ни один из памятников не обходит дождь, плесень, сырость, мох, даже самых богатых