Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

остроту впечатлений. Есть в этом большая доля правды, но в данном случае (как и в некоторых других) я не могу этого сказать. Думаю, что многие первопоходники согласятся со мной. Если на помощь истекающей кровью армии (в 3–3,5 тысячи человек) требуются голосовые связки 50–60 человек, подкрепленные 5–10 патронами на бойца, которых недостаточно даже для «жидкой» перестрелки, то, по-видимому, наша демонстрация имела совершенно другое значение и смысл, чем многие другие в прошлых войнах и походах. Я знаю, что судьба нашей армии во время 1-го похода не раз была в критическом положении, но, сильная духом и верой в своего вождя, она зализывала свои раны и снова наносила удары своему жестокому и ненавистному врагу.

Но в немецкой колонке мы очутились в исключительно тяжелом, казалось, безвыходном и безнадежном положении, будучи заперты в маленьком населенном пункте, без артиллерии и при весьма ограниченном количестве патронов и, что не менее важно, без любимого вождя. И именно здесь, у последней черты, казалось, будет спета наша лебединая песня. Поэтому у нас, первопоходников, пока мы живы, никакая дистанция во времени не сгладит такие эпизоды, пережитые нами. Слишком много крови было пролито нами и слишком много страданий выпало на нашу долю в те памятные для нас времена.

Mortuos plango – «оплакиваю мертвых». Vivos voco – «призываю живых!» (помнить о павших соратниках и о многострадальной нашей Родине).

Раздел 5

К. Николаев[292]

Первый Кубанский поход[293]

…Корнилов. Велико было обаяние этого имени. За ним шли на смерть люди часто совершенно противоположных политических взглядов и убеждений. Быть может, сила его имени таилась в том, что Корнилов не был ни монархистом, ни республиканцем. Он был сыном своей родины, ее фанатично любившим. Стальная воля и энергия. Стержень армии. «Все ваши мысли, чувства и силы отдайте родине – многострадальной России, – говорил он. – Истинный сын народа русского всегда погибает на своем посту и несет в жертву родине лучшее, что он имеет, – свою жизнь».

Политики в армии не было. «Будь ты левый, будь ты правый, но, если ты за спасение России, – ты с нами», – говорили в армии.

В Корнилове зрели: монархист – смерть свободы революционной; республиканец в тех же красно-черных корниловцах видел землю и волю. Офицер видел в вожде бывшего Верховного Главнокомандующего, солдат – фронтового командира; текинец – полубога, прапорщик из сельских учителей – борца за благо народа, интеллигент – государственного человека. Вот почему и сверкнул Корниловский поход блеском удивительных подвигов, потому и гремел Преображенский марш на площадях Курска и Орла.

14-го, только что произведенный Кубанской Радой в генерал-майоры, Покровский выехал в аул Шенджий на свидание с генералом Корниловым. 15 марта Корнилов двинулся на станицу Ново-Дмитриевскую. Кубанцы должны были наступать на ту же станицу из Калужской. Этот поход, собственно, и явился наиболее тяжким в смысле борьбы с природой. Он-то и заслужил название Ледяного.

С утра хлынул дождь, скоро перешедший в снег. Ударил мороз, и все покрылось ледяной корой. Ноги выше щиколотки проваливались в холодную воду, смешанную с липкой кубанской грязью. Подсумки, затворы, замки пулеметов – все это замерзло, покрылось льдом и перестало действовать.

Около полудня Покровский неожиданно повернул назад, и к вечеру кубанцы вернулись в Калужскую, что очень разгневало генерала Корнилова. В то же время Офицерский полк подошел к реке у станицы Ново-Дмитриевской. Люди без выстрела погрузились в ледяную воду. Генерал Марков сказал свое, ставшее впоследствии очень популярным слово: «Сыровато!» Слыша команду красных, офицеры при залпах ныряли в воду между льдинами, но, добравшись до берега, бросились в штыки. Станица была взята, и 17 марта в ней, под артиллерийским обстрелом отошедших красных, состоялось совещание и соглашение командования Добровольческой армии с Кубанским правительством. Части получили короткий отдых, прерываемый лишь экспедициями для боев в окрестные станицы Георгиевскую и Смоленскую. Вскоре Кубанский отряд перешел в Ново-Дмитриевскую, где и был включен в 1-ю бригаду генерала Маркова. Части Кубанского отряда и Добровольческой армии были переформированы и слиты вместе в две бригады.

Вскоре армия двинулась на станицу Георгие-Афипскую. 1-я бригада шла непосредственно на железнодорожную станцию Афипскую, а 2-я бригада генерала Богаевского шла левее, чтобы атаковать ту же станицу с фланга. На рассвете отряд был встречен у станицы огнем нескольких бронепоездов красных, но несколькими выстрелами батареи полковника Миончинского – любимца Корнилова – бронепоезда были подбиты или обращены в бегство.

Афипская была взята ценой значительных потерь. Отсюда генерал Корнилов выслал отряд, неожиданно захвативший переправу через реку Кубань у аула Панахес, где при помощи парома армия стала переходить в станицу Елизаветинскую, где добровольцев встретили приветливо, выставив даже сотню казаков-добровольцев.

Настала полная весна с разливом горных рек и даже жаркими днями. Начался бой под Екатеринодаром, длившийся с 27-го по 31 марта. Наши части наткнулись на упорное сопротивление. Позже было документально установлено, что против 5000 добровольцев большевики стянули к городу до 50 000 бойцов.

30 марта генерал Казанович с партизанским полком ворвался на Сенную площадь города, но, будучи окружен сильнейшим врагом, ночью отошел, оставив на память о себе расписку в книге дежурного по караулам гарнизона города на местной красной гауптвахте.

Добровольческая армия в это время уже истекала кровью в неравном бою. Был убит командир Корниловского полка полковник Неженцев, ранены генерал Казанович, полковники Писарев и Улагай. Части потеряли до 50 процентов.

На другой день, 31 марта, генерал Корнилов снова решил штурмовать город, но был убит случайной гранатой, попавшей в ферму Кубанского экономического общества, где стоял штаб генерала. Эта смерть произвела на всех ужасное действие. Многие считали, что со смертью вождя армия погибла. Но в командование армией вступил генерал А. И. Деникин. Решено было уйти в горы, и лишь позже, получив известия о восстаниях на Дону, генерал Деникин решил повернуть на Дон.

В колонии Гначбау ночью похоронили тело павшего вождя в саду одного из колонистов. Но тайну его погребения сохранить не удалось, и вскоре красные откопали дорогую могилу. Найдя тело полковника Неженцева, положенное над телом генерала Корнилова, они продолжали штыками нащупывать дно могилы и нашли тело Корнилова… После издевательства на улицах Екатеринодара тело Лавра Георгиевича было сожжено, и прах развеян по ветру…

В ночь на 3 апреля армия переходила железную дорогу у станицы Медведовской. Вообще у нас тогда говорили, что разница тактики нашей и большевистской состояла в том, что мы ходили поперек железных дорог, а