Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

На следующем пленарном заседании конференции Сталин жестко выступил против откладывания десантной операции в Ла-Манше на более поздний срок. На следующий день советники Черчилля сообщили ему, что единственными подходящими условиями проведения операции в оговоренный ранее период будут пять ночей после 8 мая и пять дней после 10 июня. Утром 30 ноября во время личной встречи со Сталиным Черчилль еще раз объяснил причины, по которым он хотел продолжить действия в Италии. «Вывод четырех британских дивизий из Италии ради операции в Ла-Манше, – сказал он, – вполне может до некоторой степени обескуражить остающиеся войска, и мы упустим преимущества от крушения Италии». Но при этом указал, что вывод этих частей «подтверждает искренность нашей подготовки к операции в Ла-Манше». Днем на пленарном заседании было достигнуто соглашение, что датой начала операции станет май.

Вечером Черчилль устроил ужин. Поскольку это совпало с его шестьдесят девятым днем рождения, с самого начала и до конца звучали тосты. В какой-то момент Черчилль поднял свой бокал и сказал: «Я пью за пролетарские массы». После этого поднял бокал Сталин и произнес: «Я пью за Консервативную партию». Черчилль сказал Сталину: «Англия розовеет», на что Сталин откликнулся: «Это признак хорошего здоровья».

На следующий день обсуждались границы послевоенной России и присоединение к Польше немецких территорий в качестве компенсации. Черчилль заявил, что готов объяснить полякам, что это «хороший план, лучшее из того, что они могут приобрести, и что правительство его величества не будет спорить с Россией за столом мирных переговоров». Кроме того, Черчилль сказал, что «не будет сильно расстраиваться из-за передачи части Германии полякам или из-за передачи России Львова», на чем настаивал Сталин. Польше придется признать линию Керзона, предложенную Британией еще в 1920 г., и отказаться от трети восточной территории, которую она присоединила в 1921 г. Поляки, добавил Черчилль, «поступят мудро, приняв наш совет. Они получат территорию площадью почти 800 квадратных километров». Польша также получит часть Восточной Пруссии. Согласятся ли они с такими потерями и приобретениями, неясно. Стенограмма зафиксировала слова Черчилля: «Поляков ничто не удовлетворит». Но он вызвался донести до них, что следует принять предложение».

Что касается Германии, все пришли к соглашению, что она должна быть раздроблена на более мелкие государственные образования. Черчилль подчеркнул и необходимость изоляции Пруссии. Он также предложил сделать земли Южной Германии частью дунайской конфедерации, в которую могут войти Бавария, Австрия и Венгрия. «Широкая, мирная, похожая на корову конфедерация», – сказал он.

В результате переговоров Большой тройки Сталин получил, что хотел: дату начала англо-американской десантной операции на севере Франции и согласие с определением западной границы Советского Союза. 2 декабря Черчилль улетел в Каир, где попытался убедить президента Турции Исмета Инёню вступить в войну. Черчилль полагал, что в случае вступления в войну Турции, Болгария, Румыния и Венгрия, до сих пор лояльные Германии, могут, как он выразился, «упасть к нам в руки». Но Инёню не поддался на уговоры: Турция, как и Аргентина, вступит в войну только перед самым крушением Германии.

9 декабря Черчилль снова почувствовал себя плохо. «Он выглядел очень плохо, – записал Брук, – и говорил, что чувствует себя опустошенным, уставшим, у него болит поясница». Черчилль действительно настолько устал, что после ванны у него хватало сил только обернуться полотенцем и, не вытираясь, лечь в постель. Но тем не менее каждый день он проводил по нескольку встреч с экспертами и советниками, обсуждал помощь партизанам Югославии, Греции и Албании и другое. Среди тех, кто обычно ужинал с ним, был Эмери, работавший за немецкой линией фронта в Албании. 10 декабря после ужина он в письме отцу передал ответ Черчилля на вопрос о планах дальнейших поездок: «Я жертва капризов и путешествую на крыльях фантазии». И в самом деле, уже через час Черчилль отправился самолетом в Тунис. После восьми с половиной часов полета самолет приземлился не в том аэропорту. «Его вывели из самолета, – вспоминал позже Брук, – он сел на свой чемодан под леденящим утренним ветром и выглядел – ну совершенно никаким. Мы просидели так довольно долго, прежде чем двинулись дальше, и он совершенно продрог». Нужный аэродром находился в 60 километрах, близ Карфагена, где его ждал Эйзенхауэр. Черчилль собирался оттуда вылететь в Италию, чтобы встретиться с британскими войсками, но у него уже не было сил. «Боюсь, придется остаться с вами дольше, чем планировал, – сказал он Эйзенхауэру. – Я совершенно дошел до точки и не смогу поехать на фронт, пока не наберусь сил».

11 декабря Черчилль провел в постели. На следующее утро у него поднялась температура до 38,3°. Из Каира прилетел врач; из Туниса прислали портативный рентгеновский аппарат. У Черчилля диагностировали воспаление легких. Он оставался в постели, но продолжал принимать посетителей и диктовать телеграммы стенографисту. Врачи возражали, но тщетно.

В ночь на 14 декабря сердце Черчилля стало давать перебои. Лорд Морган опасался, что он может умереть. Черчилль относился ко всему философски и сказал Саре: «Если умру, не переживай – война выиграна».

15 декабря 1943 г. к заболевшему Черчиллю в Карфаген прилетел из Каира бригадир Бедфорд, специалист-кардиолог. «Он дает ему дигиталис», – записал Макмиллан. Позже в этот же день из Италии прилетел подполковник Баттл, эксперт по новому антибиотику – сульфонамиду М&В. «Я долго с ним разговаривал, – записал Макмиллан, – упрашивал проявить твердость и запретить телеграммы и посетителей». Вечером Черчилль позвал лорда Морана и сказал: «Мне нехорошо. С сердцем творится что-то странное, оно словно подпрыгивает». У него случился легкий сердечный приступ, «так называемая мерцательная аритмия, – отметил Макмиллан на следующий день. – Это не очень страшно, но всех нас напугало». 16 декабря из Каира прилетел профессор Джон Скаддинг, специалист по грудным заболеваниям. К тому времени пульс Черчилля выровнялся, легкие прочистились. Он лежал в постели, слабый, но жизнерадостный. Сара читала ему роман Джейн Остин «Гордость и предубеждение».

17 декабря в Карфаген прибыла Клементина, чтобы быть рядом с мужем. Вечером они ужинали вдвоем. Прошло почти шесть недель с тех пор, как они виделись в последний раз. После ужина к ним присоединились Сара и Рэндольф. Лорд Морган был недоволен, что разговоры затянулись, но, как написала Клементина Мэри, «у папы никаких признаков слабости, и пару раз, когда я вставала, чтобы уйти спать, он не отпускал меня». Однако ночью у Черчилля случился второй сердечный приступ. «Папа очень расстроен, – написала Клементина Мэри 18 декабря. – Он начинает понимать, что в ближайшие дни не поправится и ему придется вести кошмарную для него монотонную жизнь без эмоций и возбуждения».

Черчилль продолжал принимать гостей, правда только по одному. Он переписывался телеграммами с начальниками штабов, обсуждая высадку десанта с моря на итальянское побережье к югу от Рима. 23 декабря к нему приехали Эйзенхауэр и Александер, тоже для обсуждения деталей предстоящей операции. Ее целью был захват Рима с последующим продвижением на север до линии Пиза – Римини. 24 декабря Черчилль впервые за две недели встал с постели ради устроенного в канун Рождества совещания с Александером и некоторыми другими военачальниками и членами комитета военного планирования. Темой была подготовка операции в Анцио к намеченной дате 20 января. В день Рождества пять главнокомандующих, созванных телеграммами, собрались в Карфагене для выработки окончательного плана действий в Анцио, важность которых Эйзенхауэр подчеркивал с самого начала. Он и до сих пор был уверен, как сказал собравшимся, «что правильным является продолжение давления на Италию, где немцы все еще очень сильны».