Голубь над Понтом - Антонин Ладинский

– Знаю.

Коста сам рассказывал ему про неудачную попытку найти серебро.

– А ты что ищешь, отрок? Или тебе только бы на золотых струнах бренчать?

– Я тоже искал бы сокровище, да заклятья не знаю.

– Заклятье… – ворчала горбунья. – А если открою тебе тайные слова?

Злат открыл рот от удивления. Он спрыгнул с коня на землю и еще ближе подошел к старухе.

– Что тебе сделал, что заклятье хочешь мне открыть? – опять рассмеялся отрок.

Горбунья вцепилась когтистыми пальцами в старенький посох. Сквозь лохмотья ее рубахи виднелось черное тело, напоминавшее общипанную птицу. Она пристально посмотрела на юношу, на его залитые румянцем щеки, поросшие золотистым пушком. Но больше всего ее внимание привлекло красное корзно. Такое, какие обычно носят дружинники; застегнутое на правом плече серебряной запонкой, оно почему-то напоминало старухе эпизод далекого прошлого.

Тогда ворожея еще была девочкой, помогала матери собирать целебные травы. Однажды она бродила в одиночестве на заре в этой самой дубраве. Нужно было взобраться на дуб, чтобы сорвать на его вершине дикое растение с белыми ягодами, от которых у людей бывают счастливые сны. Калека, как белка, поднималась с ветки на ветку, а когда очутилась наверху, то увидела невдалеке от этого места странное зрелище. Два человека усердно копали яму, на траве лежало рядом такое же красное корзно, как у гусляра. Девочка притаилась и смотрела, радуясь, что ее не заметили, когда она влезала на дуб. Очевидно, звон лопат заглушил ее легкие шаги. Пришельцы копали землю на другом берегу ручья, струившегося по белым камушкам под деревьями. Из страха, что эти люди могут причинить ей зло, она замерла, обнимая сук. Дерево казалось живым существом, его ветви были наполнены жизненными соками…

Внизу люди закапывали что-то, но маленькая горбунья не могла рассмотреть, что они клали в яму. Потом тот, кого можно было принять по одежде за раба, стал собирать сухие ветки и засыпал ими холмик, где они только что рыли землю. Теперь уже никто не догадался бы, что здесь свежевскопанная почва. Воин препоясался мечом, накинул на плечи корзно и смотрел, как его слуга трудился. Девочка даже услышала, как он громко сказал рабу:

– Скоро будет тебе великая награда!

Обрадованный раб закончил трудную работу, взглянул еще раз на дело рук своих и, положив на плечо лопаты, пошел прочь. Вслед за ним воин тоже перешел ручей, направляясь в глубь дубравы. Повернув голову за ними, она рассмотрела, что невдалеке к одному из деревьев привязаны два коня.

Уже начало светать. Горбунье хорошо было видно с высокого дуба, как все произошло. Шедший позади воин вдруг выхватил меч. Очевидно, клинок заскрежетал в ножнах, потому что раб с любопытством оглянулся на этот звук. Видимо, несчастный понял по лицу господина, что пришла к нему смерть, и, уронив лопату, простер руки с ужасным криком и умолял о пощаде. Но воин тотчас ударил его мечом. И еще раз, и еще… Обливаясь кровью, человек упал. Маленькой свидетельнице показалось на мгновение, что у нее сердечко выпрыгнет из груди. Зубы у нее стучали, как в огневице. Она боялась пошевелиться и ждала, прижавшись к дереву, что будет дальше. Воин снова сбросил с себя корзно и стал копать яму. Он долго трудился, оглядываясь порой по сторонам, хотя в этой глуши никто не мог ему помешать. Когда могила была готова, воин втащил в нее за ноги убитого раба и закопал его. Потом сел на коня и, держа другого на поводу, оставив без внимания лопаты, ускакал в чащу. Почему этот боярин не бросил просто труп в лесу, где его пожрали бы волки и всякие другие звери? Но в ту пору она не задавала себе никаких вопросов, а поскорее спустилась с дерева и поспешила к матери в город.

Тогда она была совсем еще ребенком и только путано могла объяснить и рассказать, что с нею случилось. Мать или не поняла ничего из прерываемого плачем рассказа, или не пожелала завладеть сокровищем, может быть, из страха, что ворожею легко обвинят в похищении драгоценных сосудов или сребреников, когда увидят богатство в ее руках. С тех пор прошло много лет, и она сама забыла о виденном, и только красное корзно гусляра внезапно напомнило ей о страшном событии и все воскресило в памяти. Теперь ворожея понимала, что воин убил раба, чтобы избавиться от человека, который знал слишком много. Этот жестокий боярин думал, что никто не проникнет в его тайну. Но он ошибался. Если бы мать захотела, они могли бы взять это сокровище и уйти в Ладогу, откуда происходили родом, и там жить в большом и теплом доме, как живут те боярыни, к которым ее звали порой, чтобы помочь им в любовных страданиях. Теперь ей уже ничего не нужно. Однако разве нельзя открыть местоположение клада хотя бы этому юноше, который любит Любаву, часто приносившую ей пироги. Сколько дней и ночей одинокая ворожея провела среди полей и лесов, слушая, как произрастают злаки. С возрастом горб ее стал огромным. Уродство придавило ее к земле, закрыло своей тяжестью все радости женской жизни. Но горбунья находила утешение в священных рощах. Великолепные дубы наполняли душу волнением, и ей казалось, что в их шуме во время бурь она слышит глагол божества.

Из греческой земли явился новый бог, которому кадят в церквах фимиамом. От этого запаха стесняется дыхание и хочется чихать, уйти поскорее в просторную дубраву. Мать рассказывала ей со слезами, как Перуна, деревянного идола с серебряной головой и золотыми усами, княжеские отроки ввергли в Днепр и отталкивали его шестами от берега. Вскоре пришли дровосеки в рощу, которую прежде люди считали божницей, и срубили секирой священное дерево, под которым совершалось веселие свадеб, и всполошили черных воронов, предвещавших своим карканьем судьбу девам и воинам. Ныне Перун царит на земле только во время страшных бурь, когда он мечет молнии и поражает огненными стрелами не угодных себе. В такие часы даже почитающие Христа страшатся древнего бога и темноты овинов. Люди как дети. Они боятся крика ночной птицы или вида несчастной горбуньи, а не опасаются злодеев, живущих среди них.

Ворожея окинула отрока пронзительным взглядом. Он тихо стоял перед нею, обнимая за шею жеребца. Видно было, что нет жадности в душе этого человека. Любава говорила ей, что поп Серапион бранил гусляра за грешные песни. Вознаградить его счастьем? Пусть будет он вспоминать до конца своих дней страшную горбунью…

Старуха прошептала, ухватившись цепкими пальцами за рукав красной рубахи:

– Хочешь, помогу тебе найти сокровище? Будешь богатым, как Ратибор.

Злат по своей привычке легко относиться ко всему, что встречал на жизненном пути, весело рассмеялся. Какая польза в богатстве! Стоит ему пропеть красивую песню – и княжеское серебро сыплется на него, как из колчана. Он и без пенязей чувствовал себя богачом. Певцу принадлежит весь мир, который он видит перед собой, и он способен летать как на крыльях до самого синего моря, в жребий Симов и даже в пределы Рима. Золотые струны обладают властью делать людей счастливыми или печальными, в чем не властен и греческий царь. И все-таки отрок сказал:

– Что же! Сделай меня богатым, старуха!