Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Они поаплодировали. Одному из актёров, который исполнял роль средневекового воина и альпиниста, подарили букетик цветов. Видимо, кто-то из знакомых или родственников. Я тоже выходил на поклоны. Всё было хорошо. Люди улыбались и хлопали. Но я ожидал другого.

Я ожидал восторга. Мне так нравился получившийся спектакль, что волосы на руках поднимались только от звуков музыки, которую я использовал в нём. Я предвкушал овацию! Представлял пару секунд мёртвой тишины после окончания спектакля, а потом мощные аплодисменты, как выдох. Я надеялся увидеть слёзы, а не улыбки на лицах зрителей.

После спектакля я зашёл туда, где ребята спешили переодеться и бежать работать за барную стойку или поскорее подойти к приглашённым зрителям из числа родственников, друзей и приятелей. Переодевались они молча. В нашей тесной, одной на всех, гримёрке было тихо и безрадостно. Актёры не были грустны, но и веселы не были. Мне не в чем было их упрекнуть. Они всё сделали прекрасно, как мы репетировали. Спектакль прошёл гладко. И зрители были довольны… Непонятно, отчего не было удовлетворения. Я не знал, что сказать моим актёрам.

В тот вечер в нашем баре люди, посмотревшие премьеру, почти ничего не говорили об увиденном. А если и говорили, то лучше бы молчали.

– Ну молодцы! Как всегда!.. Очень интересно…

– Оригинальная идея!.. Вот умеешь же ты всё-таки удивить.

– Костюмы красивые, декорации… А актёр, который… Ну, который главный герой… По-моему, он какой-то…

– Опять заставляете задуматься!.. Хороший спектакль… Сейчас мало что заставляет задуматься…

Говорили зрители, считавшие своим долгом что-то мне сообщить о своих соображениях о премьере

Я был весьма и весьма обескуражен. То, что спектакль прекрасный и театр мой в нём выглядит убедительно, я не сомневался.

Меня не устраивала реакция зрителей. Они спокойно, не без удовольствия, съели моё очередное произведение и разошлись по домам. Я видел, что спектакль их не затронул. Не зацепил… Я не ждал восхищения, я делал спектакль ради художественного потрясения. Его со зрителями не случилось.

Я привык к спокойному взыскательному и порой предвзятому отношению кемеровской публики к своим работам. Той самой публики, которая легко и щедро одаривала восторгом любого столичного гастролёра, приехавшего с небрежно сделанным и так же исполненным концертом или спектаклем. Но в тот раз спокойная, почти равнодушная и самодовольная реакция земляков болезненно отозвалась во мне. Я рассердился. Обиделся!..

Второй спектакль прошёл точно так же, как первый, только без журналистов и родственников. По его окончании я не пошёл в бар и в фойе. Не хотел встречаться со зрителями и слушать какую-нибудь глубокомысленно произнесённую чушь.

Ситуация, в которой я оказался, была печальная, почти тупиковая, отсылающая меня в воспоминаниях ко временам возникновения театра пантомимы «Мимоходъ», когда я понимал, что в родном городе никто не может оценить то, что мною сделано.

Мне необходим был сторонний взгляд. Понимающий. Глубокий. Но фестивалей для спектакля «Было тихо» уже не существовало. Столичные критики, которые приезжали раньше на премьеры в Кемерово, на этот раз сослались на занятость и рабочие обязанности. А мне необходимо было показать спектакль тем, кто мог его оценить. Совершенно необходимо!

И тогда я принял неожиданное решение. Я собрал весь коллектив и обратился к ним.

– …знаете, я не удовлетворён… Мы все чувствуем неудовлетворённость, – сказал я после короткого вступления. – Я её точно чувствую… Наш спектакль приняли прохладно, вяло, невнимательно. А он, я в этом убеждён, заслуживает большего! Но такова наша публика… Мы её знаем лучше, чем она знает себя… Мы, я во всяком случае, были готовы к непониманию… Но не до такой степени!.. И, знаете, ё-моё, мы сами в этом виноваты… А наши зрители нет…

Я старался говорить весело, иронично, скрывая раздражение и что меня мучает, по-настоящему задевает то, о чём я говорил.

– Мы существуем в Кемерово как независимый театр уже семь лет… Шутка ли сказать!.. Семь лет! И мы – единственный театр в городе, о котором можно говорить как о современном, подлинно сегодняшнем театре. Мы последовательно, шаг за шагом, развивались, делали много всего разного… Но для наших зрителей мы были и остаёмся единственным современным театром, который они знают… Некоторые наши зрители пришли в театр впервые именно к нам… Для этих бедолаг театр «Ложа» вообще единственный в мире… Мы с вами видели много разных спектаклей на разных фестивалях и в разных странах… Мы представляем, что происходит за пределами Кемерово, и знаем себе цену… А наши зрители ничего подобного не знают. Они вынуждены смотреть наши, и только наши, спектакли уже семь лет!.. Без вариантов! – на этих словах я усмехнулся, ребята тоже. – Представьте себе, смотреть один и тот же театр семь лет!.. Это, я вам скажу, задача не из лёгких. Им осточертели наши рожи!.. Хоть что им показывай!.. Они не поймут… Им не с чем нас сравнить, и они не могут оценить, какой у нас театр. И мы им надоели!.. Они к нам привыкли, мы не можем их впечатлить… Поэтому мы поедем… Не на фестиваль!.. Нет! Мы поедем в Москву! На гастроли!

Всё это было сказано абсолютно искренне. Я именно так и думал, был уверен в том, что говорил. Мысль о возможности показать спектакль в Москве полностью завладела мной. Никакой фестиваль не мог заменить этого. Я понял, что жажду оценки, взгляда и отклика публики, которая знать не знает, кто я такой, но которая при этом знает существующий театр, разбирается в нём и сможет увидеть особенность моего театра в сравнении со всем остальным. Мне до невозможности понадобились зрители, знающие контекст и любящие искусство театра. Мне думалось, мне верилось, что московская публика как раз такая.

Я исходил из того, что в Москве сто, а может быть, тысяча театров. В каждом театре как минимум случалась пара премьер в год. Но даже если всего одна, то любой любящий театр московский зритель мог при желании смотреть еженедельно пару свежих спектаклей круглый год. Год за годом. Всю жизнь. А плюс к этому у москвичей ещё были опера, балет, симфонические концерты, выставки, гастроли артистов, музыкантов со всего мира. Жители столицы могли ежедневно, где угодно – на улице, в магазине или в метро, встретить известного актёра, певца, режиссёра… Таким, видевшим многое, людям, я захотел показать свой театр. Мне это понадобилось как нечто жизненно необходимое. Как вода или воздух.

Я знал, был уверен, что создал уникальный театр, а в этом театре мне удалось сделать чудесный спектакль, о котором люди должны узнать. Увидеть его! Значит, нужно было к ним приехать и спектакль привезти. Таково свойство театра! В отличие от музыки, литературы, кино и всего остального искусства, театр надо видеть на сцене, и никак иначе.

Идея приехать в Москву с новым спектаклем коллективу понравилась. Особенно тем недавно присоединившимся ребятам, ни разу за пределами Кемерово с театром не побывавшим, не видевшим и не знавшим фестивальной жизни. На том собрании мы решили премьеру пока больше не играть, а спокойно подготовиться к поездке в Москву. На этом собрание закончилось.