У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня

охватил ее со всех сторон, словно клещами. Стал ждать — месяц, два, полгода. Цитадель не сдавалась. Осажденным, конечно, приходилось туго. Посоветовавшись, они решили послать к султану двух послов для переговоров, чтобы уговорить его возвратиться в свою страну. Только люди того султана, будучи более ворами, чем честными воинами, схватили послов и заковали их в цепи. К тому времени великая досада охватила турок: никак не могли враги понять, как могут терпеть осажденные так долго без воды? Ибо без еды человек может вытерпеть немало, без воды же более чем несколько дней не протянет. Если же у них есть вода, откуда она к ним течет, с какой горы? Послы о том упорно молчали. Вот так. Изволь теперь, славный князь, обратить взор к сердцу цитадели. Вот там, ближе к нам, стоит дворец хана; повыше — баня, называемая тоже ханской; справа от нее — подземная темница, именуемая у нас каменным мешком. А еще выше есть погреб, но можно назвать его также колодцем. Тайна его глубин доселе еще не раскрыта. Вода в нем всегда свежа и холодна, ибо поступает по подземному каналу, под травяными коврами и под скалами от неиссякаемого источника, выбивающегося под склоном горы, в двадцати пяти верстах отсюда. Каждый сановник и воин Дербента был связан клятвой — никогда не выдавать тайны того источника. Но султан Амурат ее разгадал. Султан повелел подвесить одного из послов к ветке дерева и вырезать из его тела кусочек за кусочком, словно из мертвой туши. Тогда второй посол не выдержал. Он указал место, и янычары стали там копать, пока не нашли ручеек, свежий и чистый, как слеза младенца. Но турки не стали портить источника. И не изменили его течения. По велению своих окаменелых сердец, османы стали резать в том месте. различных животных, а кровь жертв спускать в воду, чтобы собиралась в колодце цитадели. Не прошло много времени, и от протухшей воды среди осажденных начались болезни. Люди стали гибнуть как мухи... Только так, злобной хитростью, Амурат сумел взять нашу крепость.

— Я, почтенный Юзбаши, лишь недавно ступил на эту землю. Но глубоко убедился, что народ Дербента — люди великой стойкости и чистой души. Не гневайся, однако, скажи мне: откуда тебе известны в таких подробностях дела минувших дней?

— Как откуда? Старые люди рассказали, древние книги поведали.

— В крепости, значит, хранятся древние книги?

— Конечно, князь. Слышал этим утром, как муэдзин с вершины минарета сзывал правоверных на молитву?

— Слышал. Прекрасный голос у этого человека.

— У него твоя милость и может увидеть пергамены и рукописи, которые тебя манят. Ты скажешь, может быть, что подступал уже к муэдзину с таким вопросом в обход и напрямик, и он поклялся, что, кроме корана, иной книги в жизни в руки не брал?

— Именно так, почтеннейший.

— Не гневайся, прошу тебя, на него за это. Ибо так ему велено поступать всегда. Что бы ни случилось и ни произошло, наши летописи должны оставаться под крепкими запорами в тайниках, и он один может о месте их ведать. Вот так. Но попроси хорошенько меня, и я решусь уговорить его показать их тебе.

— Буду хранить в сердце вечную благодарность за это, почтенный Юзбаши. И если мне дозволят, прикажу ваши хроники переписать. Отныне я твой должник. Но ты не объяснил мне, почему я по нраву твоей милости лишь до известного предела?

— Разве я такое сказал?

— Именно.

— Ну что ж. Если уж сказал, значит, на то была причина.

От Каспийского моря до них донесся всплеск громких криков, множество голосов, звон корабельных склянок. Из войскового лагеря царь перебрался на суда. Забегали матросы, поспешили отдать приказания офицеры и капитаны. Буря, утихшая лишь накануне вечером, потрепала флот. Несколько кораблей пошло ко дну. У некоторых пришлось обрубить мачты и подтащить их затем к берегу. Когда небо прояснилось и море уняло свое буйство, люди начали исправлять повреждения и перевязывать раны. С тем, что было сломано и разбито, можно еще было справиться — напрячь все силы и привести в порядок. Но случилась более серьезная неприятность: подмокли мешки с мукой. Муку выгрузили сразу после того, как стихия угомонилась, чтобы не потерять ее совсем, был отдан приказ приступить к выпечке хлеба. По всем расчетам, у войска оставалось провизии еще на месяц. На тайном совете единогласно решили: южная кампания будет прервана, то есть продолжение ее отложено до следующего года. Но Петр еще не принял окончательного решения. Свое слово царь должен был сказать после осмотра войска и флота. Однако Кантемир чувствовал уже, что его надежды на новую войну России с Портой рушатся. Надежды на возвращение в свою землю, взлелеянные им, согретые в душе с такой любовью в последние месяцы, теперь безжалостно покидали его, удаляясь в серость неизвестности, как та стая птиц — в прозрачные небеса Каспия.

В ненастную ночь погиб также фрегат «Святой Александр», унесший с собой в морскую глубь типографию и багаж князя, и главное сундук — с письмами, заметками, рукописями. Капитан Георгицэ Думбравэ и подпоручик Юшков бросились его спасать, но как погрузились в волны, так более и не появлялись. Ненасытная стихия мгновенно поглотила их. На заре их долго искали вдоль берегов, надеясь, что море выбросит хотя бы тела, но не нашли.

Правитель Дербента Юзбаши тоже поглядел на суету внизу, потом с некоторой таинственностью сказал:

— Горцы, как твоя милость убедился сам, люди не злые. Не злопамятны, не трусы. Но из перенесенных страданий, из бесчисленных битв с врагами, с голодом, чумой и набегами грабителей в нашем сердце навсегда осталась способность к прови́дению. Не успеет появиться новый человек, как глаз горца успевает его мгновенно оценить, предугадывая его поступки. Вот так. Вместе с царем Петром прибыло много всякого народу. Один скуп, другой алчен. Один трудолюбив, другой склонен к безделию. Есть и ученые люди, нигде не расстающиеся с карандашом. Появляются то тут, то там, потом удалятся в тень для отдыха. Но есть среди них такой, что с отдыхом не в ладу. В жару и ветер, в дождь и бурю он неустанно исследует, ищет. Горец его сразу же приметил.

— Занятия того ученого кому-нибудь неприятны?

— Сохрани аллах! Только мы не совсем понимаем причины его усердия. Летописи, допустим, надобны ему для того,