Тюремный романс - Вячеслав Денисов

– Я обращусь в суд, – пообещал Марин. – И можете поверить мне на слово, что вам придется извиниться.

– Марин, ты не понял. Я сказал, что это только начало. Значит, я уверен в том, что со своим иском ты лишь усугубишь мнение о себе.

– Посмотрим, – усмехнулся Владимир Викторович.

– Смотри, – разрешил Струге и спустился с крыльца.

Доехав до дома, Марин перемотал пленку диктофона на начало и с удовольствием на дрожащих губах стал ждать начало записи. Время шло, а разговор не начинался. Марин заволновался, но от этого диктофон не стал работать громче. Спохватившись, Владимир Викторович стал крутить колесико звука на «максимум». Все, чего он добился, это еще более громкого шуршания пленки.

– Что за ерунда?..

Полчаса назад, распрощавшись с Мариным, Струге дошел до остановки, сунул руку в карман и отключил подавитель электромагнитных устройств «белым шумом». За последние пять лет постоянного ношения в карманах он затерся до такой степени, что сам стал белым.

Дома его ждали Саша с Рольфом и… Пащенко.

Вездесущий, никогда не отдыхающий Быков закончил «чистку» стоматологических клиник, и теперь на столе перед судьей и заместителем областного прокурора лежал список из двухсот сорока фамилий. Девять десятых этого числа были вычеркнуты рукой Быкова с его же пояснениями. В первую группу исключенных из тех, кто за последние полгода производил протезирование зубов с использованием драгоценных металлов, вошли женщины. Их оказалось больше всего. Семьдесят шесть. Пусть изменил, пусть в постели с бабой застукала, но не могла… Не могла евоная баба, теряя зубы, волочь его по песку с привязанной к ноге кроватью, чтобы затопить!..

Вторую группу Быков решил исключить на том основании, что ветераны Великой Отечественной войны вряд ли станут заниматься уничтожением милицейских «подсосков» с последующим утоплением их в реке Терновке.

Третья категория оказалась самой малочисленной. Всего пять фамилий. Мэр Тернова, заместитель Судебного департамента Страхов, начальник ГУВД, член Союза писателей России Заякин и руководитель Сибирского отделения «Яблока» Подвышников…

– Быков алиби проверил? – съязвил Струге.

Милиционеров, таможенников, фээсбешников и налоговых инспекторов оказалось восемь.

Пощадил подчиненный Пащенко и чемпиона мира по спортивной гимнастике Польникова.

– Он на сборах в Вологде был, – предупреждая очередной интерес Антона, подтвердил Вадим.

Оставалось восемнадцать.

– Пятеро из этих золотозубых судимы, – подвинув лист так, чтобы на виду оставались лишь эти восемнадцать фамилий, продолжил просветлять ситуацию зампрокурора. – Остальные пред законом чисты. На отработку уйдет не менее недели. Какие будут предложения?

Антон Павлович тяжело вздохнул и стал рисовать на бумаге рожицы. Пащенко мог ошибиться со сроком установки протеза. Это подтвердила и экспертиза. «От года до двух месяцев» – если бы знать, что эксперт именно так определит возраст имеющейся части протеза, то этих результатов можно было бы и не дожидаться.

– А что вы хотите? – удивился тот в ответ на возмущение Быкова. – Этот фиксатый может быть как диетчиком, так и обжорой! Он может быть нервным и иметь привычку скрипеть во сне зубами, а может оказаться меланхоликом, открывающим рот раз в день, когда просит продать ему молока.

Все правильно. Пащенко любит мясо, а этот растяпа, теряющий на ходу зубы, может оказаться поклонником манной каши. Но это полбеды. Зуб на песке мог оставить любой из отдыхающих, в приступе голода укусивший шампур.

При любых других обстоятельствах этот принцип поиска возможного преступника, дающий конец нити, ведущей к разгадке ареста Пермякова, можно было забыть. В лучшем случае – оставить на потом. Когда будут отработаны все версии, включая межгалактическое вмешательство. Но сейчас обстоятельства складывались так, что обломок золотого моста, хранящийся в вещдоках Быкова, был единственным пунктом, от которого приходилось «плясать». Единственным, потому что арест Пермякова явно не укладывался в рамки борьбы с «оборотнями в погонах». Во всяком случае, в ладоши по этому поводу еще никто не хлопал.

Струге скользил по списку беспомощным взглядом и с тоской думал о том, как плохо сейчас Пермякову. Естественно, с ним обращаются так, как он того не заслуживает. «Зеленорубашечникам» совершенно наплевать, кто сидит во вверенных им помещениях. Раз сидит, значит, все правильно. Вспомнив характер Пермякова, Антон был почти уверен в том, что Александру уже перепало. Представив, как это могло выглядеть, Струге понял, что рука, лежащая на списке, начинает дрожать в бессильной ярости. Пермяков там, а они – двое здоровых, умных мужиков, друзья – не в силах сделать ничего, что приблизило бы его свободу.

Водя взглядом по бумаге с комментариями Быкова, судья вдруг замер и напрягся.

– Что? – Мгновенная «стойка» Антона не ускользнула от внимания Пащенко.

– Назови еще раз фамилии милиционеров, задержавших Кускова в универмаге.

– Гонов и этот… Как его… Тьфу ты, черт!

Струге ждал, и Вадим понял, что подсказки не дождется. Он напрягал память, хотя совершенно не понимал, зачем судье это нужно.

– Зелинский, – наконец-то бросил он. – Точно – Зелинский. Сержант милиции Александр Сергеевич Зелинский.

Струге рывком придвинул к нему лист и ткнул в список пальцем. Под его ногтем значилось: «Зелинский А.С., 2-я стомат. п-ка, 30.04.2003 г.».

– И ты в это веришь? – растерялся Пащенко.

– А ты веришь в то, что Пермяков вымогал дом?

Рольф с унынием в стоне и тоской во взгляде смотрел на то, как Великий Хозяин собирается у порога, но, по всей видимости, брать его с собой опять не собирается.

– Ты хоть пса возьми с собой! – в сердцах воскликнула Саша. – Все равно в нормальных людских местах не показываетесь! Возьми, иначе он мне всю душу вымотает!

Один из самых счастливых дней в жизни Рольфа. Великая Хозяйка дала команду, и Великий Хозяин, превратившись в карлика, стал снимать с вешалки поводок. «Немец» за свои два года жизни так и не мог понять, кто управляет этим домом и остальной Вселенной.

– На черта он нам сдался? – шипел зампрокурора.

– «Волгу» твою стеречь.

До отдела вневедомственной охраны Центрального района они доехали довольно быстро, минутная стрелка едва успела пересечь десятиминутный рубеж.

– Он сегодня отдыхает, – заявил дежурный. – Он вчера работал.

Пащенко, кивнув головой, вышел и вернулся в машину, где его ждали Струге и Рольф.

– Он сегодня отдыхает. Он вчера работал, – повторил зампрокурора слова дежурного. – Где может отдыхать одинокий вневедомственный охранник? Дома. Или у своей бабы. В любом случае нужно ехать на улицу… Где он живет?

Еще десять минут – и они у дома, где трое суток назад караулил Зелинского Кусков. Артур и Вадим уже давно перестали считать в сутках часы. Они считали минуты. И каждый временной отрезок они определяли, как дизайнеры коробок для видеокассет. Шестьдесят минут, сто двадцать минут, двести сорок, конец рабочего дня – начинаются сверхурочные по собственной инициативе… А Сашка Пермяков считает не минуты, а секунды. Он там.