Формула мудрости - Давид Иосифович Гай

и иностранным гостям, гордясь при этом его успехами. Настоящие успехи пришли несколько позже, но и сейчас кое-что уже делалось. Так, аэросани конструкции Бриллинга и Кузина хорошо показали себя при ликвидации Кронштадского мятежа. В октябре-ноябре цагисты построили и испытали аэросани АНТ‑1 и глиссер с таким же названием. АНТ — это Андрей Николаевич Туполев.

В январе двадцать второго года состоялся первый пробег аэросаней из Москвы в Сергиев-Посад (ныне Загорск). Сергею Алексеевичу рассказывали с изрядной долей юмора, как все происходило. Старт дали на Сокольническом пруду. «Мороз и солнце, день чудесный» и подобающее настроение участников. За поворотом Ярославского шоссе сани скрывались из виду в облаке снежной пыли. Двое саней опрокинулись недалеко от места старта, еще у одних сломался пропеллер. Срочный ремонт — и вдогонку. Обратно в Москву вернулись Бриллинг и Стечкин. Туполева и Архангельского (брата директора института) подстерегла неудача. А победитель профессор Николай Романович Бриллинг получил приз — 30 миллионов рублей. По тем временам чисто символический, ибо примерно столько же стоили спички, соль, керосин.

Через месяц новый пробег, на сей раз в аэросанях АНТ‑2 в Тверь. Победил опять Бриллинг, за ним пришли Туполев и Архангельский. Хотя опять не обошлось без падений, опрокидываний в кювет. Реввоенсовет положительно оценил усилия создателей саней. Ходовые испытания показали пригодность аппаратов для военных нужд и мирных целей — скажем, доставки почты в северных широтах.

Военные заказали институту и постройку глиссеров. Опыта не было, конструкторы до всего доходили своим умом, нередко ошибались.

Вспоминает ветеран ЦАГИ Иосиф Фомич Незваль:

— Глиссер, выполненный из дерева, был четырехместный, с авиационным мотором и развивал по сравнению с существовавшими тогда быстроходными катерами небывало высокую скорость. Обладал он и хорошей маневренностью.

Испытания глиссера на Москве-реке велись только по воскресеньям, чтобы не отвлекаться от основных работ в авиационном отделе. Базировался он на пристани бывшего яхтклуба, на стрелке у Бабьегородской плотины. Глиссером обычно управлял Туполев, иногда доверяя руль одному из своих коллег Петлякову. Надо сказать, Андрей Николаевич был человеком азартным и «гонял» реке, выжимая из глиссера все, что можно. На полном ходу он делал лихие развороты. Любил и поозорнить — ведь мы все тогда были молоды.

Как-то я, занимая место пассажира, стал свидетелем такого случая. В районе Воробьевых гор Андрей Николаевич заметил лодку с обнимавшейся парочкой. Неожиданно развернувшись, он сделал вокруг лодки несколько кругов, постепенно сужая их. Глиссер шел с большим креном, образуя по внутреннему борту высокую волну, здорово раскачивавшую лодку. Молодые люди здорово напугались, а Туполев, улыбаясь, махнул им рукой и умчался дальше.

На большой скорости он часто проезжал мимо водной станции у Крымского моста, нарушая волной строй лодок на соревнованиях по академической гребле.

Лихая езда на незнакомой москвичам технике вызывала не только восторги зрителей, но и повышенное внимание милиции. Блюстители порядка не раз встречали водителя глиссера на пристани и сурово выговаривали ему за опасное превышение скорости и тому подобные прегрешения. Андрей Николаевич умел улаживать конфликты, и дело кончалось миром. Во всяком случае, насколько мне известно, до Чаплыгина не доходили сведения о речных «подвигах»...

Сергея Алексеевича заботили и дела отдела ветряных двигателей. В Кучино он наблюдал, как в аэродинамической лаборатории отрабатывалась методика их испытаний. Подобный интерес (и далеко не у одного него) объяснялся реальной ситуацией в стране, изыскивающей возможности быстрого получения дешевой электроэнергии.

Ветросиловыми установками занимались в ЦАГИ два энтузиаста — Николай Валентинович Красовский и Григорий Харлампиевич Сабинин. Биографии их во многом схожи. Оба увлеклись авиацией, слушая лекции Жуковского, прошли пекло мировой войны (Красовский летал), оба были пионерами ЦАГИ. Разные по характеру, они прекрасно дополняли друг друга.

О том, в каких условиях начинали они работать в Кучино, лучше всего свидетельствует рассказ Сабинина.

— «Я со Смирновым вели наблюдения по приборам, находящимся внутри башни, а измерения скорости ветра анемометром производил Н. В. Красовский, стоя на морозе и на сильном ветру наверху башни. У него были простые крестьянские кожаные рукавицы с варежками. Внутри одной из них он держал секундомер. Для отсчета секундомер на мгновение вынимался и снова прятался. На Красовском была надета солдатская шинель, с которой он после демобилизации долгие годы не расставался, и простые валенки. На голове у него была студенческая фуражка. Под шинель он надевал шерстяную фуфайку. Когда он слезал с башни, вид у него был, как у человека, вышедшего только что из бани, так было лицо его красно от мороза и ветра. Только его закаленность, полученная на войне, позволяла безнаказанно выносить такие эксперименты».

Сабинин — творческая натура, отличался неуемной энергией и превосходной инженерной интуицией. Он, в частности, придумал вращающиеся анемометры для измерения истинной скорости ветра. И не просто придумал, а обосновал их теорию, опубликовал свою научную работу в «Трудах ЦАГИ».

Осенью 1923 года в Москве открывалась первая Всероссийская сельскохозяйственная кустарно-промышленная выставка. Красовский предложил сделать для показа новый ветряк с электрическим генератором. Чаплыгин и другие члены коллегии поддержали Николая Валентиновича. За восемь недель маленький коллектив — людей раз-два и обчелся — вычертил и построил ветроэлектрическую станцию. На двадцатипятиметровой башне вращались лопасти диаметром шесть метров!

Ветряк получил на выставке диплом первой степени, став одним из самых зримо эффектных экспонатов.

Первый заказ на ветросиловые установки поступил от азербайджанских нефтепромысловиков. Осенью двадцать четвертого года началась сборка огромного ветряка на нефтяной вышке в Баку. Красовский стал душой уникальной работы, сутками пропадал на стройке, стойко переживал и бытовые неудобства (спал на досках, укрываясь шинелью), и неизбежные в новом деле неполадки.

А тем временем в ЦАГИ, где началось небывалое строительство, Сабинин закончил проектирование новой ветросиловой лаборатории. Предстояло проект превратить в металл: на крыше тридцатиметровой кирпичной башни установить железобетонные конструкции и создать пригодные для круглосуточной вахты помещения, остеклить их, начинить чуткими самописцами, фиксирующими малейшее дуновение воздуха, а на самый верх водрузить трехлопастный ветряк.

Из книги Н. Н. Боброва «ЦАГИ», выпущенной к пятнадцатилетию института и давно ставшей библиографической редкостью: «В 1924 году, в ночь на 7 ноября, когда рабочий класс столицы праздновал седьмую годовщину пролетарской революции, инженер Сабинин решил подняться на верхушку еще незаконченной башни — проверить стройку. Он шел внутри башни по битому грязному кирпичу, путаясь в густой темноте. Потом пахнуло ветром, полыхнул яркий свет электрической лампочки.

Красный, как зарево, флаг метался в снежном урагане. Свистел в ушах ветер. Кружились седые хлопья снега. Холод пронизывал до костей.

Тогда инженер лег на площадку, перил еще не было. Он закрыл