Реквием по Родине - Леонид Шебаршин

Июньский день бесконечен. Предзакатное солнце вываливается из-за дома, его лучи бьют в широкое, во всю стену окно, плотные белые шторы сияют ослепительным светом. Я не люблю яркого света, чувствую неловкость от избытка освещения. Лучше думается, когда тебя окружает полумрак, не отвлекают взгляд ненужные вещи. Во времена оперативной работы, во времена конспиративных встреч, тайников, проверок на маршруте я больше всего любил сумерки. В недолгие минуты от заката до наступления непроницаемой азиатской тьмы обостряются зрение и слух, тело становится легким, мысли ясными, движения четкими. Кабинетная тоска сушит человека. На волю бы, в пампасы… Десять шагов в одну сторону по ковру, десять обратно, еще стакан чая, еще сигарета.

Заходит Владимир Иванович Жижин. До недавнего времени он был начальником секретариата КГБ и вернулся в родное ПГУ в качестве заместителя начальника Главного управления. Он заменил Титова. Мне Владимир Иванович кажется почти идеалом оперативного работника. В свои сорок лет он уже побывал в трех командировках, вербовал, работал с агентурой. Даже не это сейчас главное – у Жижина отточенный аналитический ум, неисчерпаемая энергия и еще одно, довольно редкое у нас качество – разумная инициатива. Случайно узнаю, в комитете идут разговоры о том, что председатель перевел Жижина в ПГУ, имея в виду выдвинуть его в начальники разведки. Вполне возможно. Крючков никогда не раскрывает свои планы, исподволь готовит почву, ходит тайными, окольными путями. Замечаю, что председатель стал чаще не соглашаться со мной, разговаривать слегка раздраженным тоном и даже как-то упрекнул в повышенном самолюбии. Он прав – я чувствую себя хозяином в ПГУ и терпеть не могу, когда кто-либо вмешивается в мои дела. Но Жижин стал бы хорошим начальником разведки.

Владимир Иванович зашел посоветоваться по конкретному делу. Он занимается американцами. Кажется, у одной из резидентур появился реальный шанс завербовать сотрудника ЦРУ. Это бывает не так уж часто и заслуживает непосредственного внимания начальника ПГУ. Интересно, что же толкает нашего заокеанского коллегу в лапы КГБ? Желание быстро и много заработать и озлобление против начальников – людей ограниченных, недобросовестных и несправедливых? Ну что ж, этот набор мотивов вполне убедителен. Сейчас важно не отпугнуть американца неловким движением и не засветить его. Деньги на такое благое дело найдем.

На сегодня все, штык в землю…

Говорю дежурным, что отправляюсь на дачу пешком.

– Завтра с утра буду в Центре, скажите информаторам, чтобы направили документы для доклада туда. Машину к 7.45 к нижним воротам поселка. Все ясно?

– Так точно!

Территория пустынна и красива, цветет сирень, лужайки аккуратно подстрижены, дорожки подметены. Несколько метров за ворота по асфальту, а дальше узенькой лесной тропинкой, отводя от лица ласковые зеленые веточки, обходя березовые пеньки, прямо к дому.

Полчаса неспешного хода и спокойных мыслей. Вполне можно было бы жить, если бы… Что – если бы? Если бы не катились мы всем своим государством в пропасть! Если бы нас не обманывали вожди! Но если нас обманывают – значит мы кому-то нужны. «Пошел ты к чертовой матери со своими выдумками, – злюсь я на самого себя. – Заткнись!»

Дневные дела сделаны, ужин съеден, но на дворе так светло и тепло, что утыкаться в телевизор или книги нет ни малейшего желания. Звоню соседу Николаю Сергеевичу Леонову и приглашаю его сыграть в шахматы.

Садимся на улице под развесистым дубом, дышим свежим летним воздухом, пьем чай и не спеша, вдумчиво играем.

Николай Сергеевич основателен во всем: в шахматах, в своем огородном хозяйстве, в отношениях с людьми, в мыслях. В этом русском рязанском человеке беспредельная энергия и упорный, всесокрушающий дух.

Играть в шахматы с Леоновым тяжело. Казалось бы, все развивается спокойно, ты даже ощущаешь легкий подъем. Следуют несколько ходов, связанных железной логикой, и предвкушение победы сменяется горьким привкусом неминуемого поражения.

Игра игрой, но в промежутках между ходами обмениваемся отрывочными замечаниями по поводу уходящего дня и надвигающихся событий. Эти замечания набрасывают канву разговора, происходящего по дороге к леоновской даче.

Начинает смеркаться. В маленьких домиках, разбросанных по территории поселка, загораются неяркие огни; темнеет лес, окружающий оазис со всех сторон.

Николай Сергеевич – человек прямой и откровенный от природы. Мне тоже нет нужды с ним лукавить. Долой всю презренную словесную шелуху! Разговор печален: шансы на спасение единого Советского государства с каждым днем уменьшаются; Горбачев в растерянности и озабочен только сохранением своего президентского кресла; его борьба с Ельциным не может смениться сотрудничеством или сосуществованием, и Горбачев проиграет; экономическая разруха углубляется, и непродуманные, скороспелые попытки перебросить огромную страну от планового хозяйства к рынку будут иметь самые тяжелые последствия; американцы ведут себя в СССР как хозяева; расчеты на западную экономическую помощь иллюзорны – руководство боится правды, обманывает себя, народ, всех нас.

– Что же делать?

– А что делать людям, на которых надвигается ураган? Нам, людям русским, бежать некуда. Убегут в США, Израиль, Австрию архитекторы и глашатаи перестройки. Нечто подобное в России уже было в начале века – либеральные политики и публицисты витийствовали, сокрушали, заварили кашу 17-го года и смылись. Воевать? Но с кем и за кого? Молиться? Какому богу? Верить – кому? Вожди сменяют друг друга и без устали врут. Мы же обязаны делать вид, что верим. Будущее нашего Отечества мрачно…

– Может быть, нужно чрезвычайное положение?

– Пожалуй, да. Но можно ли чрезвычайным положением накормить людей и заставить их работать?..

«Порвалась дней связующая нить…» Нет, слова Гамлета, мне кажется, звучат иначе: «Свихнулось время…» Время свихнулось. Надо сойти с ума, чтобы чувствовать себя нормальным.

Жизнь кажется тяжелой только по вечерам…

Скольжение по крутому склону завершилось: страна, комитет, разведка, власть ухнули в какую-то пропасть и находятся в состоянии свободного падения.

Сегодня 22 августа. Вчера вернулся из Крыма Горбачев. В аэропорту Внуково-2 его встречала не вполне обычная публика – не было членов Политбюро, не было вице-президента и членов Президентского совета. Привычные подтянутые фигуры сотрудников «Девятки» терялись в пестрой толпе людей в военной форме и в штатском, вооруженных автоматами и пистолетами. Толпа была радостно возбуждена и изрядно пьяна.

Сам Президент и Генеральный секретарь ЦК КПСС, пожалуй, впервые появился на народе в необычном виде. Спускаясь по трапу самолета, он приветливо, но вяло помахал рукой встречавшим, улыбаясь неуверенной, то ли усталой, то ли виноватой улыбкой. К трапу подкатил огромный президентский ЗИЛ, распахнулась тяжелая бронированная дверь.

«Это чья машина, – неожиданно спросил президент. – «Девятки»?» – и, услышав: «Да, Михаил Сергеевич, «Девятки», – сделал широкий жест, как бы смахивая с летного поля и ЗИЛ, и всю свою охрану: «На «Девятке» не поеду!» Толпа встречавших одобрительно загудела, кто-то хихикнул. Представление начиналось прямо у трапа, но, к сожалению зрителей, продолжения не последовало. Нерастерявшиеся охранники моментально подогнали «Волгу», президент плюхнулся на заднее сиденье, и неряшливый, перемешанный кортеж под вой сирен и мелькание красных и синих фонарей помчался по направлению к Кремлю. В это же время другой дорогой увозили Крючкова, Язова, Бакланова – вчерашних ближайших сподвижников президента, арестованных за попытку организации путча.