Рыцари моря - Сергей Михайлович Зайцев

Черно-белый когг был уже знаком населению фьорда. Немного времени назад, когда война между Данией и Швецией велась с вящим ожесточением и когда шведские войска стояли в Тронхейме, причаливал к местной пристани и «Опулентус». И когда шведские наемники устраивали в городе пьяные оргии и грабили бондов и купцов, люди Даниеля Хольма не оставались в стороне. Это были люди с крепкой хваткой, и они тут немало наследили. Норвежцы прокляли их.

Но теперь горожане Тронхейма увидели судно, на борту которого не было обозначено, что это «Опулентус». И команда на когге была как будто другая, не проклятая, и не стоял возле кормчего полукупец-нолуграбитель старый скряга Даниель Хольм. Любопытствующие горожане прохаживались возле пристани и, пока новое судно проходило таможенный досмотр, искали один у другого ответы на множество вопросов, касающихся «Опулентуса». А было среди любопытствующих и немало купцов – датских, немецких и голландских – людей далеко не праздных, людей дела. В тот день их мало интересовало, кто, когда и кем был проклят. Их занимало – откуда и что можно выкачать с пользой для дела. Понимающим оком купцы делали приблизительный обмер когга и сходились на том, что грузовместимость его можно определить в сто восемьдесят или даже в двести бочек… После того как корабль облюбовал себе кнехты, купцы подошли к нему и спросили: что продается?.. И удивились, услыша в ответ речь россиян: ничего не продается… Купцы переговорили между собой: редко россияне заходят так далеко, но уж когг у них есть – значит, зайдут еще дальше; а трюмы у судна не пусты – заметили, что глубока осадка корпуса. Потом купцы узнали одного молодого норвежца, который года два назад зимовал в Тронхейме, – Андреса Кнутсена из Вардё, дальнего родственника Большого Кнутсена. Увидев, что Андрее направился в город, купцы догнали его и спросили, чем загружен когг и куда направляется. Андрее ответил, что сам не знает этого толком, он сказал, что видел пару раз какие-то мешки, но что в них – россияне ему не сказали. Тогда купцы вызвались проводить Андреса. Они полагали, что парень простоват, ибо видеть мешки и не разузнать, что в них, по мнению купцов, – свойственно уму несильному, легкомысленному и бесхитростному. И из такого простака они надеялись выудить что-либо. И спросили его по дороге, кому теперь принадлежит корабль Даниеля Хольма. Им все обстоятельно рассказал Андрее:

– Известно мне, будто Даниель Хольм испытывает какие-то трудности: не то заболел, не то был ранен бриганцами. Оттого надумал он оставить свое опасное ремесло и удалиться в какой-нибудь тихий уголок на покой…

– На покой? – удивлялись купцы.

– Знаете, как говорят: стерлись зубы у старого коня… Хольм продал корабль некоему Игнасу Кемлянину из русского Поморья. Тот Кемлянин человек богатый, строгановский купец – дело свое ставит все шире и давно уже сам не ездит на торги, а рассылает во все стороны доверенных людей; так и здесь, на судне, есть брат его по прозвищу Копейка – он сейчас за судовладельца. Капитаном же на корабле российский боярин по имени Юхан…

Купцы закивали:

– Знаем Строганова. И Кемлянина знаем… – потом развели руками. – Юхана не знаем…

Андрее же досказал:

– Я человек маленький, но видел много людей больших. Думаю, у того Юхана путь дальний, и, верно, еще узнаете его. Меня же за небольшую плату, почти что бесплатно – за мелкие лоцманские услуги – взялись россияне доставить из Вардё в Тронхейм. Об остальном спрашивайте у самих россиян…

Убедились купцы: действительно простак этот Андрее – все, что знал, как на духу рассказал и вознаграждения не потребовал. Совсем иначе повел себя тот таможенник, к которому после Андреса обратились с расспросами купцы. Звали того таможенника Оскар. Прежде чем удовлетворить любопытство господ купцов, этот многоопытный чиновник развязал при них свой тощий кошелек и посетовал на трудные времена, на дороговизну жизни и вечную бедность честного и неподкупного при столь широких возможностях, на слишком уж скудное жалованье при новом фогте, на многие болезни, происходящие от нищеты, и прочая, и прочая… и только когда серебра в кошельке прибавилось, Оскар заговорил об интересующем купцов предмете. Он перечислил товар, что видел в трюме когга: бочки с ворванью, моржовая кость, соль, воск, пенька и прекрасного качества меха из Сибири. Тут купцы заволновались, принялись подробнее выспрашивать о мехах. Оскар сказал:

– Мех дорогой: соболь, куница. И выделан славно – шкурки мягкие, как щека ребенка, и упругие – в трубочку скрутишь, трубочка тут же и раскручивается; целый соболь, кожеедом не порченный и без закусов; кожа тонкая и мягкая, мездра снята ровно, без подрезей, без прострожки. Уж я – то знаю толк в мехах!…

Еще подбросили Оскару монет:

– Как заявили свой когг и куда направляются?

– Судно теперь зовется «Юстус». Направляется оно на юг. Но дальше Бергена россияне не говорят.

Не понравились эти вести купцам Тронхейма, задели за живое. Не хотелось купцам упускать меха в Берген, не хотелось после бергенских во вторых ходить. И сговорились они хоть правдами, хоть неправдами вымотать ценный товар у россиян.

Скоро Андрее вернулся на пристань в сопровождении человека, истинного великана, возле которого даже богатырь Хрисанф выглядел, как утлая лодочка возле корабля. И когда этот человек ступил с пристани на борт «Юстуса», судно заметно покачнулось; доски же палубы под ногами гостя прогибались и скрипели так, что команда опасалась – не про-валился бы сей великан в трюм. Человек этот был Большой Кнутсен. Голос он имел громкий, умел выглядеть веселым и открытым, хотя, возможно, таковым и не был, умел с первой же минуты располагать к себе людей и удерживать их внимание, сколько ему требовалось, – умение это было умением первенствующего. Когда россияне обступили его и восхитились его дивным ростом, Большой Кнутсен сказал, что он всего лишь мелкая рыбешка, сказал, что появились уже в Тронхейме двое молодцов еще большей величины. То его сыновья: Христиан выше отца на полголовы, а младший Карл – на целую голову. Был и третий сынок – малыш Хакон, который наверняка перерос бы своих братьев и отца, но умер он во младенчестве, – когда Хакон родился, случились сильные морозы, и мать укутала ребенка так крепко, что он задохнулся в тряпье… Андрее же, слушая эти слова, улыбался, потом он сказал, что Христиан и Карл действительно великаны, а рассказ про умершего мальчика Хакона – небывальщина, с которой Эрик Кнутсен начинает знакомство с новыми людьми; как мог умереть Хакон, не родившись?.. Голос Большого Кнутсена опять зазвучал на всю пристань. Норвежец призвал в свидетели Бога и сказал, что хотел себе троих сыновей, да разве хотенье в этом деле главное?.. Россияне засмеялись этой простой шутке. Здесь Андрее сказал, что не только Тронхейм, но и все норвежское побережье знает байки Большого Кнутсена о мальчике Хаконе. И тут же спросил: а далеко ли знают о дочери Люсии?

На это Большой Кнутсен ответил:

– Дочь – не сын. Дочь не сядет на корабль и не повезет рыбу на торги в Берген, а лес в Лондон. Дочь не сможет работать даже на лесопилке в горах.