📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгПолитикаОхота. Я и военные преступники - Чак Судетич

Охота. Я и военные преступники - Чак Судетич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 121
Перейти на страницу:

В полной тишине я смотрела на человеческие черепа, сотни черепов, разложенных на наспех сколоченных столах под лучами африканского солнца. У некоторых отсутствовали челюсти, зубы… Тут были черепа взрослых и детей, черепа с молочными зубами… Я видела целые черепа и черепа, раздробленные ударами мачете и дубиной. Я рассматривала их и особенно остро осознавала собственную смертность, и это придавало мне смелости и настойчивости. Я не испытывала ни ужаса, ни отвращения, по крайней мере, на сознательном уровне. Это было печально. Казалось, останки хотят говорить.

Пожилой человек в футболке и покрытых пылью ботинках предложил мне войти в здание церкви. Я медлила. Но он настаивал, и я вошла через тот самый боковой вход, которым воспользовались убийцы. Мне показалось, что я очутилась в пещере. Вокруг меня высились почерневшие стены. В церкви царила полная тишина, от которой закладывало уши. Потребовалась пара минут, чтобы привыкнуть к темноте. А потом я увидела. Напротив входа на кирпичном основании находился алтарь. Весь пол был покрыт человеческими костями и обломками деревянных скамей. Тут были тысячи костей, изломанных, разрубленных, белых. Среди них виднелись клочья выгоревшей ткани… обрывки брюк, рубашек, остатки ботинок, кожаных сандалий и шлепанцев… Я боялась сделать шаг. Я видела женские сумочки… очки в белой оправе… игрушки и бутылки из-под воды… тарелки и ложки… библии… изображения святых… Я не хотела беспокоить покой мертвых, касаться их останков… Человек, который привел меня сюда, рассказал о том, что произошло. Я слушала его, пытаясь не упустить ни слова. Это было не просто место преступления, но прокурорская привычка была сильнее меня. Я хотела точно знать, что здесь произошло, выяснить все подробности, не поддаваясь эмоциям. И тут, возле стены, под моей ногой что-то хрустнуло. Я наступила на одного из них, на одного из этих мертвых, отшатнулась и услышала новый хруст. Под моей ногой хрустнуло ребро или позвонок, хрустнуло, словно крошка… «Господи, это же не просто кость… Господи, как же дешево стоит жизнь человека…» В Лугано убийство одного человека становится предметом полицейского расследования. Полицейские допрашивают свидетелей, собирают отпечатки пальцев. Работают криминалисты, проводят анализ ДНК, папки заполняются бумагами и документами. А тут передо мной лежали тысячи мертвых, имена которых никто и никогда не узнает. Весь пол перед алтарем был устлан костями… Я видела коленные чашечки и бедренные кости… Тут были тысячи убитых, тысячи причин смерти, тысячи терзаний… Их смерть требовала длительного расследования, если бы, конечно, кто-нибудь захотел расследовать это дело… Но никто не хотел…

Я вышла из церкви, и свет показался мне таким ярким, что я зажмурилась. Я вся вспотела, хотя в церкви было прохладнее, чем на улице. Сопровождающий подвел нас к двум мужчинам, которые смотрели на нас. Со мной был переводчик с языка киньяруанда. Этим мужчинам было по 50–60 лет. Один из них рассказал, что во время резни находился в церкви. Он был ранен, потерял сознание, и его завалило трупами. Убийцы прошли мимо. Прошло два или три дня, прежде чем кто-то появился и обнаружил, что он еще дышит. На голове этого человека сохранился шрам от удара мачете. Теперь он жил в хижине в полном одиночестве, без родных, без средств к существованию, без надежды. Он несколько раз повторил, что жалеет о том, что остался в живых. Этот человек сказал, что ему было любопытно посмотреть на прокурора… по крайней мере, так перевел его слова переводчик. Меня охватило чувство вины, точно такое же, как и в те моменты, когда мне салютовали охранники здания трибунала в Аруше. Я почувствовала огромную ответственность перед этими людьми, словно могла принести им мир или хотя бы душевный покой.

Беседы с жертвами преступлений были для меня мучительны. Я бы предпочла, чтобы они держались от меня подальше. Что мы могли сказать этим людям после тех страданий, которые они перенесли? Ничего, кроме обычных банальностей. Что мы могли сделать, чтобы улучшить их жизнь или хотя бы облегчить тяжесть груза, который они несли? Ничего реально значимого. Я вспоминаю встречу с одной женщиной тутси, которая рассказывала о том, как солдаты хуту насиловали ее один за другим. Затем они выстрелили в нее и оставили умирать. Но кто-то спас ей жизнь. После насилия она забеременела. Родственники потребовали, чтобы она ушла из деревни, потому что ее ребенок — наполовину хуту. Они отправили женщину в джунгли, и она жила там вместе с ребенком… Что, по-вашему, я могла бы ей сказать? «Мне очень жаль»?

Мысли о смерти меняют жизнь. Все эти события не ввергли меня в скорбь и, уж конечно, не заставили плакать. Они разбудили во мне желание сделать что-то правильное, нужное, необходимое, имеющее отношение к тем останкам, которые я видела на сколоченных наспех столах, к тому мужчине, который предпочел бы погибнуть вместе со своей семьей, к той матери, которая жила в джунглях со своим ребенком, потому что родные не хотели больше жить рядом с ней… После этого дело Бараягвизы стало казаться мне еще более важным.

Две недели мы готовились к слушанию в апелляционной палате. За это время я лучше познакомилась с теми, кто работал в моей команде. Во время одного из разговоров мне показалось, что даже солнце застыло в африканском небе. Один из адвокатов снова и снова излагал нам свою точку зрения в поддержку пересмотра дела Бараягвизы. Я не могла понять его доводов. Я не понимала, с чего он начал и к чему ведет. Но я понимала, что если позволить ему излагать наши аргументы подобным образом, апелляционная палата ни за что не пересмотрит свое решение. Беседа продолжалась дольше часа, пока, наконец, я не вышла из себя и не пробормотала «Ма tete est plein[14]» и «basta». Я поблагодарила адвоката за его вклад в общее дело. В системе ООН невозможно просто уволить человека, так как это действие породит массу жалоб и документов, и ты, в конце концов, проиграешь. Но можно поручить ему менее ответственную работу и тем самым снизить наносимый им ущерб. Я обратилась к другому юристу и предложила ему заняться этим делом, но он отказался. Он просто боялся предстать перед судом с аргументами, к которым могут не прислушаться. В конце концов, я обратилась к Норманну Фарреллу, бывшему консулу Международного комитета Красного Креста в Женеве. «Вам предстоит оспаривать юридические решения», — сказала я. Фаррелл был канадцем из Онтарио, специалистом по системе континентального права. Он не представлял, что ему можно поручить нечто подобное.

Я его почти не знала, но видела, как он выступал на наших совещаниях. Мне было ясно, что он — один из лучших юристов в нашей службе.

Проблема, с которой мы столкнулись перед слушаниями по делу Бараягвизы, заключалась в том, как убедить судей соблюсти баланс между двумя доминирующими в западном мире системами правосудия: системой англо-саксонского права, с которой судья Макдональд имел дело в Соединенных Штатах, и системой континентального права, принятой в Европе. В новых институтах международного правосудия эти две системы постоянно вступали в конфликт. В системе англо-саксонского права, если суд выявляет вопиющие нарушения прав обвиняемого, он может вынести именно то постановление, которое и вынес судья Макдональд: приостановить процедуру и закрыть дело без сохранения права на предъявление иска по тому же основанию. В системе континентального права суд разбирает нарушения прав обвиняемого только после рассмотрения самого дела. Если Бараягвиза будет признан виновным, суд может облегчить его приговор. Если же его оправдают, возможно, будет вынесено решение о материальной компенсации.

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 121
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?