Чужой для всех. Книга 3 - Александр Михайлович Дурасов

Взглянул на Кей, в который раз восхитился необыкновенно густыми длинными ресницами боевой подруги. При свете ночника они были похожи на крылышки бабочки. Айк наклонился и нежно коснулся губами виска Кей, тихо добавил: — Спи, детка, но к десяти обязательно появись в канцелярии. Будет работа.

Девушка зашевелилась, открыла глаза. Припухшие губы растянулись в улыбке, обнажив ровные красивые зубы.

— Айк, так не пойдет, — прошептала она кокетливо, окончательно просыпаясь. — Я твой личный секретарь и обязана знать, кто и зачем звонит главнокомандующему, когда тот отдыхает. Ты что-то скрываешь от меня? — глаза Кей распахнулись шире, утопая в серых насмешливых глазах Айка, а губы потянулись для утреннего поцелуя, как награда за пережитую совместную ночь.

— Ты права, детка. Ты мой лучший секретарь. Знай, у меня нет от тебя служебных тайн. Я тебе полностью доверяю.

Кей просияла, закрыла глаза, вся потянулась к Айку. Одеяло легко сползло по шелковистой коже, не задерживаясь на небольшой, но упругой белоснежной груди с набухшими крупными сосками.

Зрачки генерала расширились. Взгляд остановился на дерзко выступающих шоколадных комочках. Их хотелось потрогать, поцеловать. Но он удержался, не поддался на соблазнительное движение Кей. Нехотя отстранился. Набрасывая махровый халат, такой же сахарно-белый, как и вся спальня в стиле Людовика XIV, промолвил деловито:

— Есть тревожные новости, лейтенант. Позвонил оперативный дежурный. Немцы предприняли диверсионно-провокационные вылазки в районе Арденн. В некоторых местах прорван фронт. Ситуация уточняется. Тебе на сборы тридцать минут. Завтрак в отеле. Собирайся…

Крытый джип главнокомандующего осторожно пробирался по улице Версаль мимо темнеющего парка Марли. Предрассветный туман висел непроглядной, плотной стеной. Фары пробивали дорогу метров на десять, не больше. Дальше — серая пелена из водянистой пыли.

— Впервые вижу такой плотный туман, — произнес водитель Дар с огорчением. Руки сержанта цепко удерживали руль. Глаза слезились от напряжения. — Скажи, Джимми, — водитель мельком взглянул на Джимми Голтома, исполнявшего роль штурмана, — этот смог надолго? Ползу, как черепаха.

— По прогнозам метеослужбы, на десять дней, — ответил штурман без настроения. — Мы все больше устаем от этой непогоды. Ночью морозы, днем туманы. Каково парням на передовой в окопах, ума не приложу! Стыло, как в аду. Слышал? — Джимми наклонился к уху водителя и заговорщицки прошептал: — Если ночью при морозе в траншее не добежишь до отхожего места и обделаешься, то к утру, говорят, задница промерзает до пупка.

— Не может быть? — сержант осклабился.

— Держу пари.

— Ладно, верю. Я из госпиталя письмо получил от Дэвида Гордона. Пишет, многим парням стопы ампутируют, кто посидел в траншеях на морозе. Лекари называют это болезнью траншейной стопы.

— Дар, ты зачем мне это говоришь? Настроение и так поганое.

— Джимми, твоему, ну, этому, задницу тоже ампутируют?

— Задницу? Какую еще задницу, Дар?

— Ты же мне только что нашептал, которая промерзает до пупка.

— А-а-а!.. — задумался Голтом и отодвинулся от друга.

— Парни! Не отвлекайтесь. Крепче держите руль, — подала голос Кей недовольно. — Скоро поворот, не промахнитесь.

Девушка до недавнего времени была личным водителем главнокомандующего и ревностно контролировала выполнение обязанностей новым водителем, когда ехала рядом с Айком.

Экипаж притих. Только нервное сопение Дара, прожигавшего взглядом лобовое стекло, да скрежет металла при переходе на пониженную передачу, да изредка глубокие вздохи Джимми Голтома, пытавшегося понять, кто над ним насмехался: приятель с фронта или сержант Дар.

Генерал улыбался, мимолетно слушая разговор сержантов. Глаза излучали тепло. Айку была приятна забота Кей, одернувшей их. В полумраке он большой ладонью накрыл маленькую, но сильную ладошку личного секретаря. Девушка благодарно прижалась к главнокомандующему, чувствуя силу и надежность. Голова незаметно легла на генеральское плечо. В эту минуту Кей была счастлива. «Видела бы мама, какой у меня мужчина», — подумала она.

Айк не противился вспыхнувшей нежности Кей, проявленной на виду. Кто знает, удастся ли еще проехать с любимой подругой по ночному Парижу.

Осторожная езда укачивала. Глаза слипались… В сознании генерала вдруг всплыл образ Мейми. Эйзенхауэр почувствовал острую неловкость по отношению к супруге. Это был не стыд, а душевная неловкость. К нему всегда приходило это чувство, когда он вспоминал о Мейми после бурной ночи, проведенной с Кей. Образ Мейми тогда возникал помимо его воли. Ему показалось, будто жена откуда-то сверху наблюдает за ним с укоризной. «Обязательно напишу сегодня письмо, — подумалось генералу. — Поддержу ее. Мейми очень трудно, одиноко сейчас. Все же два с половиной года в разлуке».

Тяготы разлуки и жалобы на его невнимательность растут, становятся невыносимыми для нее. У нее нет военной работы, которая поглощала бы все ее время и мысли. Ей труднее. Конечно, ей труднее. Но она не должна забывать, что он любит ее и скучает по ней. Она должна помнить, что груз его ответственности был бы непереносим, если бы он не верил, что есть человек, который ждет его домой — навсегда. Она не должна забывать, что его бьют каждый день…

— Бьют каждый день… — прошептали губы.

В эту секунду в ушах затрезвонил настырный утренний звонок дежурного по штабу. Он прорвался, заглушив стенания жены. Что это? Предостережение, опасность? Неужели ему что-то грозит? От этой мысли в душе шевельнулся неприятный холодок. «Ерунда! Нет повода для беспокойства», — убеждал себя мысленно генерал, отгоняя поднимавшуюся тревогу. Чтобы легче было дышать, расслабил шарф, расстегнул пуговицы мериносовой шинели. Глубоко выдохнул, полегчало. Дотронулся до лба. Лоб был горячий.

Машина наконец свернула к отелю «Трианон», преодолев тринадцатый километр, где размещался Высший штаб совместных экспедиционных сил.

«Я люблю тебя, Мейми, и сделаю счастливой, — наспех заканчивал мысленный разговор с женой Айк. — Ты не должна забывать об этом. Для бесконечных бесед после войны мы возьмем трехмесячный отпуск где-нибудь на одиноком побережье, и, Боже праведный, пусть там будет солнечно…»

Эйзенхауэр зашел в штаб стремительно. Взгляд хмурый, усталый. Глаза покрасневшие. С порога приказал:

— Дежурного по оперативному управлению ко мне. Генерала Стронга жду с докладом. На вечернее совещание пригласите генерала Брэдли. Я нахожусь в кабинете…

Однако доклад дежурной службы штаба, скупая информация Стронга не внесли ясности в происходящие в Арденнах 13 декабря события. В этот день никто толком не знал, как они развиваются и что там происходит. Генерал Эйзенхауэр решил дождаться, когда соберется более полная информация для принятия решения. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, вызвал Кей с докладом о мероприятиях на предстоящие выходные дни.

Девушка явилась сразу. Лицо строгое, ответственное. Кей старалась не показывать на виду личные отношения с главнокомандующим. Но женские сердца не проведешь. По глазам Кей, которые вспыхивали при появлении Айка, по ее голосу в разговоре с ним по телефону сотрудники понимали тайную связь между генералом и их лейтенантом. Машинистки не